Мария стиснула зубами шелковую простыню, и захрипела. Не понимая, за что она сейчас испытывает эту боль, женщина зажмурилась, и с глаз ее потекли тонкие струйки горячих, соленых слез. Мужчина, что все это время сидел напротив ее личика, грубо сжал полные щеки, и самодовольно улыбнувшись, посмотрела в ее зареванные, покрасневшие глаза. Незнакомец долгое время держит ее лицо, пока его приятель, что уже давно развлекается с ее нижней частью, готовился финишировать внутрь бутона этой девушки.
— А ты знаешь, — он облизнулся, выдыхая в сторону дым. — не будь я женат, то с удовольствием хотел бы видеть такую пташку, как ты, — затяжка. — в своей постели.
— Так она теперь больше напоминает банк спермы, чем любовницу. — засмеялся второй парень.
— Это да. — шлепнув Мари по щеке, он засмеялся. — да. Пожалуй, теперь ей место только на поприще уличных бл*дей. — мужчина закашлял.
— Так ничего не поменяется. — звенящий, скрипучий смех разрезал ее нутро пополам. Сломал. Растоптал останки изнасилованной чести.
Мария чувствовала, как внутри ее промежности пульсирует член насильника, и его утробное рычание могло свидетельствовать только об окончании этого мерзкого акта нездоровой любви. Мужчина грубо шлепнул оттопыренные женские ягодицы, и женщина чуть вздрогнула, чувствуя, как горячее семя стекает с ее приоткрытой вульвы. Размеры этого парня явно были больше, чем она могла принять. Ноющая, пульсирующая боль заставляла ее кривится, но стоило ее личику поменять эмоцию, как второй мужчина грубо хватал ее за лицо, и долгое время, словно удав, смотрел в ее глаза заставляя придать им ту потерянную жалость, за которую сейчас он ее обожал.
— Пошел отсюда, щенок. — рыкнул мужчина, и первый парень вышел из спальни. — ты знаешь, малышка, мне все это совершенно не нравится, но твои губы… — он высунул мокрый язык и провел по ее губам. — они сводят меня с ума.
— Пожалуйста, — хриплым шепотом произнесла Мария. — не причиняйте мне боль, прошу…
— Нет, сладкая, ты должна сделать все, что велит тебе этот парень. — он медленно встал, расстегнув пуговицу джинс. — а когда я скажу тебе «хватит», тогда и будем считать, что ты спасла свою шакалью шкуру, но сказать тебе кое-что честно? — он склонился над ее ухом. — моя жена убила своего первого любовника после такого поступка. Мотай на ус, малыш.
Уткнув лицом в свою ширинку, он заставил ее расстегнуть молнию зубами. Девушка плакала, и из-за слез ничего не видела. Пара резких пощечин только усугубили ее страх, ее истерику. Тогда мужчина сам расстегнул ширинку, спустил резинку трусов, и ему не потребовалось особых усилий заставить и без того униженную девушку наградить его своей неумелой лаской. Он млел от ощущения, словно сейчас его ублажает малолетка, но тем пикантное становилась для него ситуация. Сейчас он мог получить все то, что так обожал, не переступая закон. Его не пугала полиция, правосудия, ибо он искренни верил, что правосудие — это самосуд, а все остальное пища для воронья и остатки шакалам.