Лиррийский тракт был оживлённее, но и опаснее — по нему часто ездили крестьяне с обозами и мелкие торговцы, а ещё по нему можно было дойти до земель Грейвз, за которыми начиналось лордство Харроу — их с Реем недавнее пристанище.
Поколебавшись немного, Мэгг решительно свернула в сторону Стина: если Рей боялся, что его ищут, он ни за что во второй раз не пошёл бы в город, где прожил несколько лет.
«Молодец, малышка», — прозвучал в её сознании родной голос, и она довольно улыбнулась принятому решению.
Для того, кто никогда в жизни не бродяжничал, долгий путь по дорогам, почти без цели, без возможности отдохнуть, согреть ноги у огня, — это испытание. Мэгг провела в пути большую часть своей жизни, поэтому шла легко, её ноги за полгода сытой и благополучной жизни не забыли, каково это — шагать и шагать, не обращая внимания на усталость.
Всю ночь Мэгг провела в пути, и, пока постепенно под её ногами разматывалась лента дороги, думала обо всём, что с ней произошло: о неожиданном возвышении, о доброте лорда Кэнта, о сказочных балах и приёмах и, конечно, о милорде Эскоте.
Осуждала ли она его за то, что он не пришёл к ней на помощь?
Сначала — да. Вспоминая его внимательный взгляд и редкие, но такие проникновенные разговоры, тёплые прикосновения его руки, она была готова проклясть его за то, что он больше любил внучатую племянницу лорда Кэнта, нежели девушку Мэгг.
Но на смену злости пришла печаль — куда более мягкое и светлое чувство, уже не раздирающее в клочья её сердце. Да, Тео, внимательный Тео, был очарован призраком, обманкой. Но ведь она и показывала ему только ложь. Знал ли он её, настоящую Магарет? Никогда. Если бы не злой случай, они стали бы мужем и женой, и тогда, в ежедневном совместном досуге, во множестве разговоров, они открыли бы себя настоящих. Она увидела бы в нём нечто большее, чем красоту, спокойный нрав и высокий титул, а он разглядел бы её — живую.
Но их разлучили слишком рано, и милорд Эскот уехал в свое имение, оскорблённый в лучших чувствах, преданный и едва не ставший невольным участником мошеннического сговора. Мэгг подозревала, что он рад тому, что все открылось у алтаря, до конца бракосочетания, и что его имя не запятнано позором. Она не злилась на него, только грустила, что больше никогда не увидит его ласкового взгляда и что больше никогда он не обратится к ней с почтением и восхищением. Если они и встретятся когда-нибудь, то он не заметит её, как несколько лет назад не заметил бродяжку в корчме на Лиррийском тракте.
С размышлений об Эскоте её мысли переметнулись на причины того, почему сам принц Афран решил раскрыть её тайну.