— Что? – повторяет Тимур, по тону Погодина чуя – что-то произошло в том проклятом клубе. Что-то, что Погодин упустил, а Тимур позволил, потому что уехал. Не приведи Бог – ее хоть кто-то пальцем тронул. В порошок сотрет вместе с клубом. Сжимает кулаки.
— Дура, блядь, – цедит Кирилл брезгливо. — Решила в шпионку поиграть. Да ее там чуть не отымели в туалете.
Злость полынной горечью подкатывает к горлу, оседает на языке.
— А ты? – рычит, нависнув над Погодиным. — Где был ты? По-моему, я ясно сказал – глаз с нее не спускать.
— А я Алтуфьева вел! — рявкает в ответ. — Я что, по-твоему, должен был этого гандона отпустить?
— Да, твою мать! Должен был! Ты рядом с ней должен был быть!
— Я не собачонка, чтоб за каждой твоей шалавой…
Кирилл не договаривает, захлебывается кровью, зажав хрустнувший под кулаком Тимура нос.
— Блядь… - шипит Кирилл.
Тимур сжимает и разжимает пальцы. За спиной хлопает дверца.
— Тим… — голос Русалки отрезвляет.
Оборачивается.
— А ну брысь в машину, — рявкает так, что стекла звенят.
Она мотает головой и в несколько шагов оказывается рядом с Кириллом. Тот дергается, когда она пытается осмотреть нос, не дается. Но Русалка упрямая, как сто чертей.
— Врачу покажись и холодное… — она заглядывает в свою сумку и достает оттуда пистолет, протягивает Кириллу, чтобы тот к переносице приложил. — Вот…
И бросает взгляд на Тимура. Странный такой. Выворачивающий кишками наружу.
— У меня свой есть, — бурчит Кирилл. — Да и заслужил я. Извини, Тим.
Тот не отвечает, хватает за руку Русалку, сперва забрав у нее оружие, и утягивает за собой. Усаживает на переднее сидение и молчит всю дорогу до дома. А когда приезжают, она тут же прячется от него в спальне. Где Тимур ее и находит, когда унимает клокочущее в каждой жиле бешенство.
Русалка лежит на кровати, скрутившись калачиком и так и не раздевшись.
— Зачем? — всего один вопрос, на который хватает сил. А сам взглядом по напряженному лицу с потекшей тушью, шее с пульсирующей жилкой, груди, открытой слишком глубоким вырезом, стройным ногам в разорванных чулках. И злость накатывает новой волной. — Чем ты думала, а? Ты же взрослая, умная девочка, а повела себя…Черт!
Приваливается плечом к дверному откосу. Он не знает, что делать. Выпороть бы ее хорошенько или послать к чертовой матери. Пусть катится к своему отцу. Они стоят друг друга. Но гребаное сердце внутри мешает мыслить здраво, как и всегда все анализирующий мозг, выруливающий в совсем не те мысли. Например, что он до одури хочет свою жену. И что этому дикому, раздирающему его в хлам, желанию плевать на все факты и обстоятельства. Ему просто нужна эта девчонка, въевшаяся под кожу. Увяз он в ней и ничего не может с этим поделать – ее только с мясом из себя выдирать. И это адски больно, потому что он уже начал и нихрена не получается.