И когда развернулась она, обжигая его взглядом бездонных огромных глаз, он понял, что более не отпустит ее никуда и никогда, даже если окажется сейчас, что она возненавидела его настолько, что не может даже лицезреть перед собою. Даже тогда он будет добиваться ее благосклонности, чего бы ему это не стоило.
— Мы плохо расстались с вами в тот день, — запинаясь проговорил Шульц, чуть придерживая Оболенскую за рукав платья, как то делала она, когда они покинули те злосчастные пещеры. Надеялся лишь, что Настасья Павловна не станет вырываться и ему не придется удерживать ее силой. — Сейчас же я желаю лишь одного: просить прощения у вас за то, что был упрям в том, что делало нас обоих несчастными. И если у вас остались ко мне чувства, о которых вы сказали мне в последнюю нашу встречу, прошу вас ответьте мне, согласны ли вы все еще выйти за меня замуж? Потому что ежели вы сейчас рассмеетесь мне прямо в лицо и скажете, что равнодушны ко мне, клянусь, я погибну прямо на ваших глазах, ибо люблю вас, Настасья Павловна с такой силою, что ни жить мне без вас более, ни дышать.
Единственный голос, что так желала она услышать все дни своего ожидания, раздался среди гула спешащей к дирижаблю толпы столь неожиданно, что почудился поначалу Оболенской лишь далеким видением, эхом прошлой жизни, что казалась теперь такой туманной и невозможной, будто бы всего лишь ей приснилась. Приснилась лодка у старого дерева, под которой неподобающим образом она возлежала; приснилось варьете «Ночная роза», где танцевала она непотребные танцы; приснилась пещера со страшной машиной, где витал настойчивый запах ладана; и мужчина, от поцелуев которого кружилась голова — приснился тоже. За прошедшую накануне бессонную ночь она успела полностью убедить себя, что все это действительно только снилось ей. Так ярко, безумно и отчетливо, но — просто снилось. Вот только рука, что в следующий миг легла на ее плечо и пронзительные голубые глаза, глядящие прямо в душу, были настоящими. Слишком настоящими и слишком ощутимыми. Настолько, что ей было этого просто не перенесть. И, отгораживаясь внутренне от того, кто отказался от нее, не моргнув и глазом, Настасья смотрела теперь на Шульца совершенно безразлично и всеми силами старалась сохранять спокойствие, кое нарушил этот мужчина одним лишь своим появлением. И еще более — словами, которых так ждала она от него еще недавно, и которым теперь не верила ни на грош.
Где же был он раньше со своими признаниями? Когда еще не убедила она себя в том, что он всего лишь ее выдумка? Когда еще не выстроила вокруг сердца высокую стену, за которую теперь пряталась от слетающих с уст Петра Ивановича прекрасных, но запоздалых фраз?