«Святые угодники! До чего же юркие нынче девицы пошли!» — мысленно взвыл от досады Шульц и побежал следом за неугомонной.
Как и думал Петр Иванович, фигуры в черном и след простыл. Это удалось выяснить минут через пять бесцельного забега по кипарисовому саду. Сия затея была в целом опасна. Никто не мог гарантировать, что незнакомец в черном не укрылся за каким-нибудь из неохватных стволов и не целился в Шульца с Оболенской из пистоля. Однако у Петра Ивановича на такие штуки был особый нюх.
— Стойте! Стойте Настасья Пална! — лишь слегка запыхавшись, приказал лейб-квор, поводя в воздухе оружием, спрятанным в трость. Особый, устроенный в набалдашнике механизм, от определенных манипуляций был способен с такой скоростью выпустить шомпол, надежно сокрытый внутри трости, что тот мог пробить насквозь бочку.
— Мы не будем ловить его? — пытаясь прийти в себя и совладать со сбившимся от бега дыханием, воскликнула Оболенская, с изумлением и в некотором роде обличительно глядя на Шульца.
Петр Иванович едва сдержался, чтобы не поморщиться. Прыть Настасьи Павловны показалась ему неуместной и даже в некотором роде вредительствующей нынешнему положению дел. А положение это, чего греха таить, было незавидным. Занятый пикировкой с Оболенской, свалившейся ему на голову, как черт из табакерки, он упустил шанс поймать того, за кем охотился без сна и продыху последний месяц.
— Мы, Настасья Павловна, вообще ничего не будем дальше делать вместе. Отныне сие занятие, не подобающее юным барышням, продолжу я один. А вы извольте отбыть домой. Где вам и полагалось находиться все это время.
Он попытался подпустить в голос строгости, но нетерпение, сквозящее во всем облике Петра Ивановича, выдавало его с головою.
— Я не знаю, что вы там себе решили, да это и не касается меня вовсе, но смею вас заверить: домой я не отправлюсь даже если небеса разверзнутся, и мне укажет это сделать глас Господень!
Оболенская вскинула подбородок и отвернулась, и Шульц невольно залюбовался изящным профилем, едва различимом в свете дальнего уличного фонаря. Чуть вздернутый аккуратный носик, пухлые губы, ничуть не по моде того времени, выбившийся из прически локон, которым играл ветер. Петр Иванович мог побиться о заклад, что эта прядка волос, которую ему самому хотелось убрать за аккуратное ухо Оболенской, мешает девице. Но она была так погружена в образ непоколебимой в своем решении барышни, что подобные неудобства были для Настасьи Павловны терпимыми.
— К тому же, я отпустила возницу, — добавила она тихо, когда пауза меж Оболенской и Шульцем затянулась.