«И будем ли мы вместе в них иль врозь», — мысленно добавил про себя лейб-квор, но вслух этого произносить не стал.
— А не был я женат, — он сделал паузу, как будто то, что собирался произносить, требовало от него обдумывания. На самом же деле понимая и удивляясь этому пониманию, что теперь-то все стало кристально ясным: — Не был я женат оттого, что до сей поры не любил. Как понимаю это нынче столь явственно, что удивлен тому, что принимал ранее чувства, испытываемые к другим женщинам, за любовь.
Невозможно было отрицать — от этого признания Петра Ивановича, высказанного негромко и просто, внутри у Настасьи Павловны что-то сжалось, а затем предательски екнуло, словно бы слова эти попали ей прямо в сердце. И в момент сей задалась она сама вопросом, коий ранее отчего-то не приходил ей даже на ум: а что же она, в свою очередь, испытывает по отношению к господину лейб-квору? Ей, безусловно, нравилось его общество, более того — оно ее непередаваемо волновало, как и его поцелуи — даже тот, первый, почти невесомый. И к чему лукавить — сама Оболенская подобное прежде никогда и ни с кем не испытывала. Стало быть, чувства ее к Шульцу также можно было назвать влюбленностью? Ранее она совсем не искала этому названий, тем паче столь громких, но теперь по всему выходило, что на Настасью Павловну внезапно свалилось именно то, о чем ей в девичестве так мечталось и о чем после смерти Алексея Михайловича уже и не думалось вовсе. И более никакого коварного умысла за признаниями Петра Ивановича она не видела, да и видеть попросту не желала.
Вот только была в этой сладкой бочке меда ложка крайне неприятного дегтя, а именно то, что Петр Иванович не хотел, чтобы наличествовали меж ними какие бы то ни было недоговоренности, а у Оболенской их имелось в избытке.
И тут бы ей признаться во всем Петру Ивановичу, но останавливало то, в чем она доселе так и не разобралась — причины, по которым ей требовалось за ним следить и имя того, кто поручил расследование дела, касающегося самой императорской семьи, дядюшкиному воистину бедовому агентству, как справедливо назвал его Ковалевский, и факт чего был сам по себе довольно странным. И прежде, чем что-либо предпринимать, ей требовалось узнать ответ на второй вопрос, который, возможно, внесет хоть какую-то ясность относительно вопроса первого. В любом случае, докладывать что-либо о делах агентства и Петра Ивановича Настасья Павловна по-прежнему не намеревалась, ибо как знать, не подвергнет ли она этим господина лейб-квора какой-либо опасности?
— Понятно, — протянула наконец Оболенская в ответ на признание Шульца и постаралась аккуратно переменить тему: