Ему стоило понять сразу – она так просто не сдастся. Ему стоило распознать ее лживость, ведь он давно научился видеть людей насквозь. Ему стоило отдать ее кому-то другому, а не носиться с ней как с писаной торбой. Ну ничего, теперь он с удовольствием покажет ей, что бывает с теми, кто нарушает его правила. Что бывает с теми, кто предает его.
Да, во всем случившемся он видел не уплывающие от него деньги, а то, что она желала избавиться именно от него. В то время, как он едва не подыхал от желания ею обладать. В то время как он испытывал несвойственные себе эмоции. В то время, как ему было мало ее, как бывает мало воздуха погибающему от удушья.
Она себе на грех будила в нем зверя, и сейчас этот зверь дошел до края безумия и ярости.
Он добежал до места в тот самый момент, когда она уже перекинула одну ногу через забор и собиралась перелезть, наверняка предвкушая свободу. Какой-то животный звук сорвался с губ и в один короткий рывок Паоло оказался у ограды. Пальцы стальным хватом сжались на щиколотке той ноги Марины, что была для него досягаема, и неестественно спокойно, с вкрадчивой лаской в голосе, Паоло поинтересовался:
- Далеко собралась, cara mia?*
Она резко обернулась и вспышка ужаса в больших голубых глазах вызвала у него хищную улыбку. Марина резко дернулась, надеясь вырвать ногу из плена его пальцев, но он держал крепко, так крепко, что казалось – если сожмет ещё сильнее – услышит хруст хрупких костей.
Он потянул ее к себе, собираясь стащить с забора, но она не сдавалась. Даже попыталась лягнуть его ногой, а когда он, не без труда увернувшись, резко дернул ее на себя, заставляя упасть ему в объятья, пустила в ход ногти. Их острые кончики впились в его лицо и остервенело проехались от скулы до рта, оставляя после себя кровавую дорожку. Он взревел от боли и попытался перехватить ее руки, но она продолжала вырываться с какой-то нечеловеческой силой, пребывая в полном неистовстве.
- Пусти! Пусти меня! – истошный крик ударил по нервам, вызывая желание пустить в ход силу, чего никогда не делал прежде, как ни ненавидел женщин. Это было его личное табу. Но теперь - впервые в жизни – он был чудовищно близок к запретной черте, находясь на пределе контроля и разума.
Заведя руки Марины ей за спину, он сцепил ее запястья одной рукой, а второй сгреб волосы в охапку и дёрнул – так, чтобы от этого болезненного движения она отрезвела.
- Успокойся! – приказал резко и хлестко, прожигая Марину взглядом насквозь. – Иначе я найду способ привести тебя в чувство, но он тебе не понравится.