- Так и есть, вы все были в воде. Простыня, я имею ввиду. Наверное, сработала пожарная сигнализация.
- Я говорила, нам нужно такую же…
- В наш дом? Она стоит огромных денег!
- Это не сигнализация. Она тушит пожар водой.
- Эти штуки очень дорогие. И не всегда срабатывают. Вон, ты же помнишь, как у Никитиных сарай горел.
- Там не было никаких сигнализаций…
- Может. А об особняке этом каких только историй не ходило. Вот и сжёг всё Господь в геенне огненной!
Они закрестились, и может быть я бы даже горько улыбнулась, если бы у меня на то были силы. Ведь обе женщины были очень близки к правде. И если бы мой взор не упал на ворота, за которыми остановилось такси.
- Мама! - Я выбежала из дома и помчалась к ней, когда она буквально выбежала из машины. - Мамочка!
- Мари-рииина! - Голос матери был больше похож на стон, во время которого она пыталась сделать вдох и не могла. - Доченька моя!
Она прижимала меня к себе с такой силой, что у меня едва кости не хрустели под мамиными руками. Беспрестанно целовала в щёки, лоб, макушку, и я чувствовала себя почти спокойно.
- Как ты здесь? Что ты? Где ты была всё это время?
- Не сейчас, мама. Всё дома.
- А я в новостях смотрю… Пожар. Новость все телеканалы облетела. И ты же здесь была. Ты же сюда, а я… И тут ты звонишь… У меня чуть сердце не оборвалось.
- Поехали домой, мам, пожалуйста. Я хочу домой.
- А вещи-то где твои?
- Больше нету. Поехали домой!
Я почти что силой усаживаю мать в машину, кивнув напоследок соседям Паоло. И только когда дверца захлопывается и такси отъезжает от ворот, выдыхаю с облегчением. Если только водитель окажется не одним из людей Паоло и не привезёт нас совсем не к дому, я буду считать себя спасённой.
Какие только мысли не придут в голову, когда ты перепуган до смерти…
В такси мы почти не говорим. Мама прижимает меня к себе, гладит по волосам, шепчет какие-то молитвы и благодарности господу, а я просто вцепляюсь в неё, словно в спасательный круг, и из глаз катятся слёзы. Сама не знаю, что именно оплакиваю - свою любовь, так некстати проснувшуюся по отношению к совершенно неподходящему человеку, своё сердце, которое кажется мне разбитым. Или свою душу, часть которой осталась там, в этом сгоревшем дотла особняке.
И снова бесконечно думаю. О том, что рассказать матери, как солгать - не ради Паоло. А ради неё же самой. Постепенна история-выдумка приобретает вполне чёткие черты, и как бы отвратительно мне ни было от самой себя, я планирую выдать её за действительность.