Пленный слушал, чувствуя, как разгорается в сердце ужас от услышанного. Добровольно пойти в твари, отказаться от жизни, принять иную сущность, чтобы сражаться против врага, захватившего их земли… Он судил по себе: он бы не смог. И тут же укорил себя: не сам ли недавно предпочитал смерть в бою трусливой покорности перед неизбежным?
— Только я действительно не понимала, — тихо продолжила девочка. — Не понимала, что такое метаморфоз и каково мне придётся. Вы ведь такие же, как мы. И кровь у вас такая же красная. Я выпила троих… А сегодня один из наших раненых призвал нас со старшим моим. Сказал, что умирает и хочет, чтобы мы проводили его. Это наш долг, мы — проводники и податели смерти, если кто-то просит помочь встать на Путь, мы не вправе отказывать ему. И это ещё хуже ваших пленных, желтоголовый. Потому что вы враги, а Зарян был нашим воином и он умирал из-за вас. Ему никак уже нельзя было помочь, совсем. И он сказал мне, чтобы я мстила вам ещё и от его имени. За его семью. За его город.
Солнце коснулось краем изумрудного моря и начало тонуть, поджигая небо прощальным пурпуром. Волны притихли, стали ниже, уже не так бросался на камни прибой. С берега потянулись лилово-синие прядки вечернего тумана. Холодало, становилось ощутимо зябко.
— Лучше ты меня убей, желтоголовый, — тихо сказала девочка. — Я не потяну путь, который избрала сама. И теперь хочу умереть честно. Я бы подняла свою Тень сама, но не в моей власти идти против слова старшего.
— Как… твоё имя? — спросил он, складывая слова чужого языка в связную фразу.
— Фиалка, — тихо отозвалась девочка. — Фиалка из рода Ветровых, дочь Желана и Здеборы Ветровых…
Фиалка. Синие цветы на утреннем ветру. Некстати вспомнилось, как на марше шли по горным склонам, усеянным именно такими цветами, и нежные бутоны безмолвно умирали под сапогом. Тогда было не до них. Тогда на землях чужого мира победно утверждалась правда Истинного Народа. Народ превыше всего… Каким глупцом он был тогда!
— Меня родители звали… Эрмарш. Такой… ветер. Буря. Ураган. Как ещё сказать? Сильный ветер со снегом.
— Буран, — подсказала девочка, несмело улыбаясь.
— Да… наверное…
— Ты ведь убьёшь меня быстро? — доверчиво спросила она, помолчала и призналась тихонько. — Я… я боюсь боли…
Убить быстро? Её? Он покачал головой: нет. И заговорил. Рассказал о своей Фамилии, а фамильном замке на холмах близ Сиреневой Реки. О сестре, о младших братишках. И о матери. О том, как их оболгали, предали и уничтожили. И как он, дурак, верил, что ещё не всё потеряно, что если отличится в бою, то спасёт… хоть кого-то. Хотя бы сестру… А потом увидел у наместника Хедарма, чтоб у него лопнула печень, артефакт с осколками души одного из братьев. Мощный артефакт, артефакт Силы, такие получаются тогда, когда теряющий Силу отдаёт её долго, очень долго, в очень страшных муках. Боль истощаемой души трансформируется в магический запас, который можно потом использовать как угодно. Для защиты, для нападения, для наведения порталов между мирами, — для чего угодно.