— Правильно, — неистово закивала я. — В мои рисунки нельзя верить. Петля Кассандры. Не верь, Оля. И вот тогда они точно сбудутся.
— Ты смеёшься надо мной?
— Что ты! Нет.
— Тогда зачем говоришь такое… и так…
И губы у неё запрыгали. Моя крепкая, умная, сильная духом старшая сестра! Как тебе хотелось поверить, и как ты не могла поверить, и сколько боли в тебе накопилось, оказывается, за последние эти чёрные полгода!
Я обняла её, гладила по голове, говорила и говорила, как я люблю её, и что всё будет хорошо, надо только немного подождать…
Закончилось всё тем, что я сама разрыдалась. И так мы ревели оба, не знаю, сколько времени. А потом, отрыдавшись, пошли на кухню и приготовили омлет.
Рисунок этот, ничуть не изменившийся со временем, Оля вставит потом в рамку и будет держать в своём рабочем кабинете. Как символ надежды и веры на самом краю отчаяния, когда кажется, что всё пропало и остаётся лишь только шагнуть вниз, закончить свою никчёмную жизнь коротким полётом к асфальту с тем, чтобы расплескать по нему свои мозги.
Оля признается, что мысли о самоубийстве посещали её тогда не раз и даже не два. Не раз и не два она цеплялась за перила и подтягивалась на руках, буквально подвешивая себя между жизнью и смертью. И каждый раз её останавливала мысль обо мне и моём будущем ребёнке: на кого нас оставить? Как навесить на нас похороны и связанную с ними страшную суету?
Я поблагодарю её. Что ещё мне останется сделать?
Оля пошла летом, после сложнейшей операции на спине. Сомневалась, боялась, но терять-то было нечего, и она в конечном итоге согласилась поучаствовать в эксперименте. Что ей было терять? Ноги, которые и так лежали в коляске бесчувственными колодами?
Ходить она начала с трудом — мышцы атрофировались, их надо было восстанавливать. И уж боли она наелась… Не каждому по силам вынести хотя бы вполовину подобного.
Но к тому моменту, когда пришла пора рожать мне, Оля уже уверенно ходила. С тростью. Не пренебрегая автоматической коляской в случаях, когда надо было мотаться по делам и мотаться долго, нудно и много. Но она ходила сама!
Я радовалась, глядя на то, как она ходит.
Волшебный карандаш и впрямь оказался волшебным.
А всего-то и надо было, что поверить в чудо…
Июль выдался по-питерски серым и ледяным. Пришёл циклон и обосновался в Городе надолго. Мама ворчала, вспоминая жаркую Хосту, и на чём свет костерила по-осеннему мелкий, противный дождик. Но без её поддержки я даже и не знаю, что бы делала.
Когда тебя за руку держат, когда ты засыпаешь. Когда встаёшь утром, а на кухне уже ждёт тебя завтрак: омлет и любимые мамины оладушки с вареньем. Когда она, подперев щеку ладонью, смотрит на тебя, как ты ешь… Мама — это мама. Другого слова уже не найти.