Я не выдержала и вздохнула, сосок коснулся его большого пальца. Легкое, мимолетное прикосновение, похожее на удар током. И все полетело в бездну.
Мужчина прорычал что-то невнятное, вскочил с кресла и сдернул с меня халат, одновременно толкая меня назад, на кровать. Грубо и нетерпеливо. Я вскрикнула, не от боли, от неожиданности. Охотник склонился и, наконец, коснулся меня сам. Провел по плечу, сжал грудь, можно сказать, небрежно. Я задохнулась от пронзительного острого удовольствия, от тепла руки, от щекочущего чувства предвкушения, что прошлось по коже словно бархат.
Я выгнулась, подаваясь вперед, обхватила руками обнаженные плечи мужчины. Он склонил голову, и точно так же, как я минуту назад прижался гуммами к моей шее, к моему горлу, словно собираясь не целовать, а кусаться…
Его губы были невыносимо мягкими. С моих губ сорвался то ли всхлип, то ли стон. Охотник на миг поднял голову, глаза цвета янтаря потемнели. Я провела руками по плечам и, наконец, сделала то, о чем мечтала с той минуты, как увидела его, запустила пальцы в каштановые волосы, и притянула мужчину к себе, ощущая тяжесть мужского тела. Его лицо замерло в миллиметре от моего, его ледяное дыхание было таким сладким, что его хотелось выпить, как хорошее шампанское.
Взгляд охотника остановился на моем рте, а потом он со стоном приник к губам, пробуя лайне на вкус, так же как и я пробовала его. Сперва неторопливо, потом все быстрее и быстрее, касаясь друг друга телами, касаясь языками, сплетаясь ими, словно танцуя. Казалось, мужские руки были везде, обжигая меня лаской. Я обхватила ногами его талию. Ткань брюк была жесткой, лишней, раздражающей, хотелось сорвать с него эту тряпку и прикоснуться по-настоящему. Хотелось чувствовать его везде.
Охотник резко оторвался от моих губ, грубо оборвав поцелуй. И все вмиг изменилось. В бездну мы упали вместе, но вместо того, чтобы взлететь, ударились о дно. Мужчина отпрянул, скатился с меня, вскочил на ноги и, дернув меня за руку, почти выворачивая ее, стащил с кровати на пол.
Скомкал халат и швырнул в лицо. Он злился. Злился главным образом на себя, а доставалось мне.
― Я не еда! ― твердо сказал мужчина.
Я потерла локоть, нарочито морщась от боли и неловко поднимаясь.
― И прекрати это… ― он взмахнул рукой, отвернулся, сунул руки в карманы и повторил, ― Не еда, понятно.
Как он был хорош в эту минуту, злой, гордый и немного напуганный реакцией собственного тела.
― Понятно, ― тихо ответила я.
― И не пытайся рассказывать мне сказки, о том, что не собиралась питаться. Или что я настолько хорош, что я особенный, ― он схватился за спинку вращающегося кресла, рывком пододвигая его к столу, ― Каждый, кто раздвигает вам ноги – для вас особенный, каждый в этот миг неповторим. Так что не надо тут…