— Пить меньше надо. — проговорил гость то, с чем она не могла не согласиться.
А в следующий миг полотенце поехало вниз. Сперва медленно и неохотно, а потом очень быстро, пока не оказалось на полу. Проследившая за его падением девушка подняла взгляд и… Зажмурилась.
Ей не раз доводилось видеть голых людей в своей второй «неживой» жизни. Да и как их не увидеть, если стены для нее больше не являлись преградой. И большинстве случаев мужчины выглядели отвратительно. Все волосатые, дрожащие, потные. Брр…
Правильно нянька ее учила, что мужа надлежит ждать в спальне с погашенными свечами. А для надежности еще и зажмуриться и ни в коем случае не открывать глаза, пока муж не закончит, то есть, хрюкнет и обмякнет. Ох, правильно! Да если бы хоть кто-то приблизился к ней с «этим», цианидом к завтраку не отделался бы.
Она приоткрыла глаза. Мужчина все еще стоял напротив выхода на террасу, и полотенце все еще валялось у его ног. Нет, она вполне современная девушка и знает, в чем состоит долг матери и жены, а один раз она вообще видела, как привезли кобылу к папенькиному жеребцу. Дворовая девка Гулька тогда еще сказала, что у людей все происходит точно так же, но она ей не поверила. Хотя в последствии, не могла не отметить, что некоторое сходство наличествует.
И почему она вдруг вспомнила о жеребце, глядя на это… на этого…?
Мысли прервала едва слышная безыскусная мелодия, раздавшаяся из туалетной комнаты, что сейчас называли ванной. Гость подхватил полотенце, на ходу наматывая его обратно и прикрывая наготу.
И почему к облегчению, что она почувствовала, примешивалась малая толика разочарования?
Мужчина выскочил в коридор, вернулся в ванную и, порывшись в карманах, небрежно брошенной прямо на пол одежды, достал свою музыкальную шкатулку.
С недавнего времени люди таскали их собой везде и всюду. Она походила скорее не на шкатулку, а на колоду карт, и как в колоде карт, в ней часто сменяли друг друга картинки. Но картинки еще полбеды, а вот когда раздавались голоса… Они говорили, задавали вопросы, что-то требовали. А иногда люди говорили в них что-то сами, что-то требовали или задавали вопросы.
Она до сих пор побаивалась этих шкатулок, которые называли «телефон», почти как патефон. Она еще помнила, как три дня сочиняла письмо кузену, чтобы поведать так много и не признаться ни в чем. А тут взял шкатулку в руки и сказал кому-то прямо в ухо: «Ты дурак», не опасаясь получить оплеуху.
— Оставьте меня в покое, — рявкнул мужчина в шкатулку… то есть в телефон. И нажал на экран.
Маленькие шкатулки были не так опасны, как большие. С большими нельзя было разговаривать, их можно было только слушать. Они показывали людям, что есть, что покупать, как спать и как ходить до ветру. Раньше все это и сами умели, а теперь, видимо, разучились. Она видела все это не раз, в большом и пузатом ящике, а потом плоском и длинном, как натянутый на раму холст художника. Большие болтливые ящики называли «телевизор» или «панель» и торжественно вешали в гостиной, чтобы никто не избежал гласа божьего.