Через полчаса мы тряслись в электричке в вагоне второго класса. Грязные, дурно пахнущие вагоны, напоминали загоны для скота. Обивка сидений была изрезана, и из-под нее выбивались крупные куски поролона. Полы и окна в нашем вагоне не мылись, наверное, никогда. Такой грязи и пыли я не видела уже давно. Мне было противно не то что, ехать в этом вагоне, но даже присаживаться на свое место.
Я усилием воли заставила себя достать из рюкзака упаковку влажных салфеток, протереть свое место от пыли и сесть.
Вагон набился как муравейник, и к запаху старой ржавчины и прогнившего дерева, примешалась смердящая взвесь из человеческого пота, мочи, чеснока и сигаретного дыма.
Сквозь черные от пыли стекла окон виднелись посадки из оливковых и финиковых деревьев, а также живые изгороди из опунции, тянущиеся вдоль железнодорожного полотна. Я старалась не шевелиться, чтобы ненароком не поймать носом очередной поток вони, витающей в вагоне.
Через час мы были на железнодорожном вокзале «Рабат-Вилль» столицы Марокканского королевства и пересаживались на поезд до Мекнеса.
У нашего проводника вновь зазвонил телефон. Он отошел от нас и украдкой стал что-то шептать в трубку. Червь подозрения вновь стал грызть меня изнутри. Я решила поделиться своими сомнениями с другом.
— Сэм, он не кажется тебе подозрительным?
— Да нет, обычный араб.
— Мне кажется, он затевает что-то недоброе. Утром переговаривался с кем-то по телефону, и несколько раз произнес «Мекнес». Теперь вот опять с кем-то шепчется.
— Ли, если бы он хотел сделать что-то дурное — у него для этого была целая ночь и два обессиленных туриста из США. Мы живы, деньги на месте. Чего ты боишься?
Я и сама не знала, чего я боюсь. Это было похоже на отрезвляющие пощечины интуиции. Но ее в качестве улики к делу не приобщишь.
Мои размышления прервал поданный на посадку поезд. Он мало чем отличался от электрички по части комфорта и удобства, но зато в нем были отдельные отсеки, рассчитанные на четверых пассажиров, с маленьким столиком в центре и полукруглым диваном по периметру стола.
Все три часа, что мы провели в дороге до Мекнеса, я посылала вселенной сигналы, требуя как можно скорее доставить нас на место. В вагоне было нестерпимо жарко. Его жестяная крыша раскалилась на солнце, и помещение внутри превратилось в крематорий. Запахи человеческих тел усилились троекратно. Я почувствовала приступ тошноты. Воспоминания о завтраке вместо волшебного послевкусия стали приносить болезненные спазмы в пищеводе. Я с трудом сдерживалась, чтобы не вывернуть свой желудок наизнанку.