Не дождавшись никакой реакции от меня, волки снова забывают о моем существовании и продолжают болтать между собой. Беседа плавно переходит на какие-то рабочие вопросы, так что я перестаю невольно прислушиваться. Не интересно. Погружаюсь в себя, раздумывая над тем, что сказал Джер.
Бел мертва. От одной мысли по телу пробегает крупный озноб. Сама выбросилась. Страх сковывает горло. Она никогда не казалась отчаявшейся, слабой. Физически, да, возможно. Хрупкая, почти прозрачная. Но в ней был характер, жажда жизни, огонь. Ведь нас с Джером всего несколько дней не было. Как можно было растоптать все это в ней за столь короткий срок. Сломать. Как? В голове не укладывалось. Джер в шоке наверно сейчас. Не знает, за что хвататься. Мой бедный волк. Быстрей бы уже вернулся. Столько всего разом свалилось на него. Смерть старшего брата, предательство младшего, с отцом плохо, самоубийство жены. Да и я не лучше. Машинально положила руку на живот, словно защищая от всей вселенной. Мой малыш. Ничего, мы выживем, и мир снова заиграет красками для нас всех. Не можем не выжить.
— Эээй, Фрэйм, ты куда свернул? — удивленно ворчит Кларк. Я поворачиваю к ним голову. Пилот улыбается напарнику, но не отвечает.
Вдруг Фрэйм резко выбрасывает руку. Блеск стали, оглушительный хлопок, и я истошно ору, вся в крови и в чем-то белом, что вылетело из раскуроченной головы Кларка. Окна заляпаны бордовыми пятнами. Железный вкус на языке. Фрэйм спокойно включает дождевики, сталкивает на пол накренившееся тело убитого напарника, а затем тычет пистолетом мне в нос.
— Заткнись, сука, что визжишь!
А я не могу, не могу! Меня трясет всю. У Кларка нет головы, кровь хлещет из снесенного наполовину черепа. Сдираю с лица ошметки его мозга. Перед глазами плывет все.
— Заткнись! — орет волк громче, и я, наконец, резко замолкаю. Только всхлипываю, смотря на него круглыми от ужаса глазами.
— Коммуникатор, живо!
Лезу в сумку, но руки не слушаются, дрожат. Оборотень опять орет что-то. Я оглушена, не разбираю. Наконец протягиваю ему устройство, чудом не роняя его. Не удержать.
— Хорошо, — скалится Фрэйм, потом неожиданно подается ко мне. Взмах рукой, удар в висок, и спасительная тьма тут же окутывает меня.
49
Прихожу в себя я уже в какой-то душной каморке без окон и практически без мебели. Старая железная кровать, на которую меня кинули, умывальник в углу, стол, приколоченный стул рядом и все. Походит на тюремную камеру. Или скорее каменный мешок. Тусклая лампа горит над моей головой, но света ее на хватает даже на это микроскопическое помещение, и в углах скапливаются тревожные тени. Какая-то ширма за умывальником, наверно за ней сиротливо жмется отхожее место. Запах в каморке стоит соответствующий: сырости и плесени. Наверно так пахнет умершая надежда на лучшее. В таком месте сложно верить в то, что тебе повезет. Кажется, что все. Это навсегда.