— Ната, постой! — окликнули меня.
Обернулась, надо же Николсон собственной персоной!
— Я хотел поговорить с тобой, — начал он.
— Ну, и…
Я посмотрела на него чуть прищурившись.
— Скажи, что я сделал не так? Почему ты так изменилась по отношению ко мне?
И он еще спрашивает?! Да, пусть спасибо скажет, что вообще с ним разговариваю!
— Некогда мне тут с тобой болтать. У меня еще куча лекций и экзамены на носу маячат, или ты думаешь, что профессор Говард Томпсон — единственный, кто считает, что его предмет у нас в Академии самый главный?!
— Ладно, я понял. Но хотел сказать не только это.
Ну, ну, послушаем! А потом вермишельку с ушей стряхнем и гордо по-королевски поплывем дальше.
— Я имел ввиду то предложение, которое сделал тебе профессор.
— Про курсовую? — ехидничала во всю, прекрасно понимая, о чем же на самом деле говорил Николсон.
— Нет. Просто я хотел попросить тебя хорошенько подумать, прежде чем принимать окончательное решение.
Странно слышать от него такое, до сих пор я считала, что аспирант просто жаждет затащить меня в Селению.
— А в чем дело? Я чего-то не знаю? — спросила у него тут же, пользуясь моментом.
— Ната, просто подумай, стоит ли капля информации о твоих родителях перехода в чужой мир?
— Ты отговариваешь меня? — удивилась еще больше.
— Нет, то есть да, то есть сам не знаю. Прости! Я, наверное, пойду.
Николсон развернулся и быстро зашагал по коридору. А я хлопала глазами ему вслед, все еще не понимая, что же это в конце концов было. «Жаль, не умею залезать в чужую голову», — подумала разочарованно, но тут же испугалась собственного желания. Там же наверняка такие лабиринты и завалы, в которых любой заплутать может, и даже их владелец.
В тот день я Николсона больше не видела, хотя некоторые лекции и проходили недалеко от кабинета профессора и его аспиранта.
Но слова молодого человека все не выходили из головы, мне почему-то казалось, что он хотел предупредить, предостеречь от чего-то. Но тогда сказал бы прямо. Честно говоря, я уже давно устала от всех колебаний, мыслей, что жужжали во мне словно рой пчел, от бесконечного взвешивания всех «за» и «против». Мне хотелось уже разрубить одним махом этот гордиев узел. К тому же, внутреннему спокойствию не способствовало и исчезновение Ара, который так и не появлялся с того памятного вечера, когда произошло его превращение.
После лекций я отправилась в общежитие, на душе сгустились свинцовые тучи, готовые вот-вот пролиться то ли просто проливным дождем, то ли полноценной грозой. Раздражения добавляли и соседки, которые каждый раз так жалостливо смотрели на меня, что становилось совсем тошно. Почему-то Дана и Мэйна решили, что если я отшила Николсона, значит явно не в себе, и даже тайно поставили диагноз — умопомешательство. Они не в чем мне не перечили, только изредка переглядывались, вот и сейчас сели пить чай, а между тем шепотом обсуждать беднягу Николсона и мою жестокость.