Не знаю, сколько продолжался этот ад, а для меня все это выглядело именно так. В горле стоял противный ком, все время подташнивало, голова кружилась, а Дариния лишь хмурилась, когда слышала стоны несчастной. После наказания никто не посмел подойти к Сати, и она так и лежала с окровавленной спиной, пока Прекрасноликая не ушла. И только тогда женщины оживились. Но больше всех меня поразила, как ни странно, Антония, которую я посчитала такой же безжалостной, как и ее хозяйку. Но именно она и развила самую бурную деятельность по спасению пострадавшей. Под ее руководством моментально принесли тазик с чистой водой, полотенца, лицо Сати вытерли, спину осторожно промыли и нанесли мазь. Все действовали как единый слаженный механизм и только я стояла у стеночки, такая же бледная, как и Сати. Незаметно ко мне подошла еще одна служанка, я вспомнила, что ее зовут Франи, и протянула чашку с водой.
— Спасибо! — проговорила растерянно.
— Ничего, ты тоже скоро привыкнешь, — грустно ответила она.
Весь день после сцены наказания у меня все валилось из рук, а перед глазами стояла израненная спина служанки. «Ну и нравы, — думала я, — Хуже, чем в средневековье. Да, в моем мире уже целую вечность назад отменили такое варварство. А тут надо же, устроили рабовладельческий строй какой-то!»
А поздним вечером ко мне в комнату заглянула Франи, «чтобы поболтать», как пояснила она.
— Не принимай так близко к сердцу все, что сегодня увидела! — посоветовала женщина.
— Но это же несправедливо! Из-за пустяка получить такое ужасное наказание! — возмутилась я.
— Ты не права, — возразила Франи.
— Почему?!
Меня раздражало ее спокойствие, граничащее, как мне казалось с безразличием, злило излишнее смирение. Она, да и все остальные, безумно напоминали овец, готовый безропотно идти куда угодно, как только пастух, вернее Прекрасноликая пастушка щелкнет пальцами.
— Ты новенькая, и ничего не понимаешь, — заговорила служанка, словно умудренная годами женщина с глупенькой маленькой девочкой.
— Неужели ты оправдываешь жестокость Антонии? Вся ее суета после избиения — лишь фарс! — воскликнула я.
— Нет, Ната! Она хорошо относится ко всем нам, жалеет, словно собственных детей, которых у нее никогда не было. Но ты ведь знаешь, что за непослушание их наказывает даже любящая мать.
— Не понимаю, как вы все можете прощать такое?! — возмутилась в ответ.
Франи тяжело вздохнула, устало села на лавку и пояснила:
— Если Антония позволит себе жалость во время наказания, ее рука может дрогнуть, удар получится слабым, это тут же заметит Хозяйка и будет вынуждена придумать что-нибудь новое.