— Зачем, я доберусь, Игорь… Вячеславович.
— Подвезу домой, — Игорь тяжело вздохнул. — Или ты меня боишься?
— Ты не давал повода тебя бояться.
— Вот и хорошо, садись, — он отрыл перед Машей дверь и забрал необъятный рюкзак, устроив его в багажнике.
Маша молчала, хотела было рассказать про отдых Лисы и Лины, но Игорь не спрашивал, он молчаливо и сосредоточено вёл машину, в совершенно несвойственной ему манере. Обычно он сидел расслабленно, на руле лежала одна рука, а второй он держал руку Маши или стаканчик с кофе… стаканчик этот вспомнился так некстати. Маша поморщилась и шумно вздохнула.
Нельзя быть настолько глупой! Как можно было поддаться пятиминутным чарам красавчика-тренера и раздвинуть перед ним ноги? Как, чёрт возьми, она не поняла, что Кирилл пользовался ею, небольшой, но стабильной зарплатой, чтобы быстрее погасить свою ипотеку, пока она окончательно не опостылела? Скучный, тусклый одноразовый стаканчик… И как, бога ради, можно упустить такого мужчину, как Игорь Вячеславович Алёшин?!
— Останови здесь, пожалуйста, — прошептала она, борясь со слезами. Они почти доехали, оставалось два дома, Маше нужно было купить продуктов на вечер, вряд ли она отправится в кафе, и, главное, заскочить в оптику, выкупить заказанные очки.
Зрение у Маши начало портиться ещё в школе, в старших классах она видела доску только в очках, постоянно же обходилась без них. К окончанию института стало хуже, но всё равно терпимо по сравнению с тем, что происходило сейчас. А в последнее время оно стало катастрофически ухудшаться, врачи говорили — от стресса, рассказывали про витамины и гимнастику для глаз, утешали россказнями о пользе черники, советовали натирать её с сахаром и, конечно, выписали кучу лекарств.
Что они могли сказать? Операция платная, и не одна, и не факт, что ей станут делать — сначала нужно зрение стабилизировать, а уж потом делать коррекцию, да и та, в случае астигматизма, исправляет лишь последствия, а не причину заболевания. А тут ещё дистрофию сетчатки глаза обнаружили, будто все заболевания, отведённые Марии Шульгиной за всю жизнь, обрушились в один год и на один орган — зрение.
Маша панически боялась ослепнуть, так боялась, что буквально каменела, если оставалась без очков. Она видела людей и предметы, понимала, куда идти, вполне могла справиться, добраться из туалета в комнату, например, или из класса в учительскую на том же этаже, но застывала, как мелкий зверёк перед коброй, и не могла пошевелиться. Радовало то, что панических атак не случалось, Маша просто стояла и тихо, про себя, боялась.