Проверила раны — улучшений мало. Края по-прежнему красные, мясо по-прежнему приветливо выглядывало из рассечин, разве что кровь запеклась и больше не сочилась. Я поменяла компрессы и тяжело вздохнула — у магистра начался жар. По его сильному телу стекали крупные капли пота, а простынь под мужчиной стремительно намокала. Я раздела его полностью и обтирала ледяной водой. Фаргус, скотина мохнатая, на выручку не приходил, так что действовала наобум.
Обтирая живот магистра, я заметила отметины, испещренные сетью черных витиеватых паутинок. То ли рисунок, то ли заговор какой, то ли вязь охранная. Красиво, но жутковато. Я плохо помню свою маму, но почему-то показалось, что у нее было нечто похожее, только алого цвета. Говорят, она умерла от редкой формы не заразной чумы, но никто из нас в это не поверил. Ее смерть до сих пор окутана тайнами и загадками.
Наконец, на тумбочке послышалось шевеление. Заколка увеличилась в размерах и превратилась в наглую полосатую морду, если можно так сказать, то в хранителя древних знаний или гугл на ножках.
— Слава богу! — выдохнула с облегчением. Уж Фаргус наверняка знает, что делать в такой нештатной ситуации.
— Это какому? — изумился хорек.
— Не до шуток! У нас тут конец света! Даниэль умирает!
— От любви? — лениво поинтересовался хранитель, почесывая задней лапкой за ухом.
— Вот ты прямо прирожденный юморист! — я схватила животинку за шкирку и переместила на кровать. — Полюбуйся!
Встряхнувшись, как собака после воды, Фаргус с важными видом обошел магистра с одной стороны, обошел с другой стороны, нагло заперся к нему на торс и поглядел на меня:
— Ты вот за это беспокоишься? — цепкие пальчики приподняли мой самодельный компресс, а тонкая бровка взмыла вверх.
— И жар! У него температура под сорок!
— Пф, — отмахнулся хорек и спрыгнул с Даниэля, чтобы указать лапкой на рисунок внизу живота. — Ты бы лучше за вот это дело переживала.
Черные круглые отметины где-то пять на пять сантиметров покрывали живот и грудь магистра. Одна — почти в паху, вторая — справа внизу, третья чуть выше пупка, четвертая, едва различимая, в области сердца. Эти отметины соединялись едва заметными черными ниточками плетения, явно магического происхождения.
— И что они означают? Эти рисунки. Почему они должны меня беспокоить?
— Рисунки? — изумился хорек. — Хе-хе. Это не рисунки, дорогуша. Это черное тление!
— Что за напасть?
— Болезнь, от которой твой Сакс скончается через…
Фаргус пробежал по груди магистра, покопошился в волосах на его затылке и авторитетно заявил:
— Недели через две. Максимум, — припечатал он и впился в меня безразличным взглядом.