— Между прочим, — они переглянулись, и озорства в их голосах добавилось, — мы ну такие неразлучные, что все делаем на пару. Все-все…
Все-все? И как это прикажете понимать? Я пристальней всмотрелся в девчонок. Они не были, конечно, ослепительными красавицами, но молодость, здоровье и отличное настроение делали свое дело. Смотреть на них было приятно. Действительно, хороши. У обеих на шее золотенькие кулончики в виде рога изобилия. Обе хохочут-заливаются, но, кажется, предлагают себя на полном серьезе. Какой, однако, сегодня насыщенный день!
— Хочешь, пойдем к девушкам, песик? — промурлыкал я. — Они угостят нас вкусненьким. Правда, Лада? Верно, Леля?
— Ой, непременно угостим! — с жаром подтвердили сестрички и выразительно облизнулись, разом вытягиваясь в струнку и похлопывая себя по плоским животам. Почему-то несколько ниже, чем расположен желудок. Под тонкими маечками с изображением дородной большеголовой женщины, простершей длинные руки к небу, обрисовались аппетитные грудки. — Мы ведь и сами уже проголодались.
Я уж совсем было собрался ответить им согласием, но бесенок мой вдруг чего-то струхнул. Обнял меня лапами за шею и явственно задрожал. Не желаю, дескать, с хозяином расставаться — ни за какие вкусности. Положительно, соблазн отдать его на растерзание (хотел сказать: на милование) шаловливым проказницам был силен, однако уступать соблазну права я не имел. Все-таки Жерар, какой ни есть, но напарник. В разведку вместе ходим. И вообще, предательство, даже по отношению к нечистому духу, безобразно.
— Да вы с ним замучаетесь, — сказал я, морща нос. — Он, подлец, мебель грызет и электрошнуры. И в тапки писает. А сейчас вдобавок еще глистов где-то подхватил. Опять, наверное, на улице чужой помет жрал. Ух ты, грязнулька моя! Поросеночек ты мой! — просюсюкал я и, сжав зубы, быстро поцеловал его в морду. — Вот, несу к ветеринару. Составите компанию?
Девчонки посмотрели на меня с хорошо видимой брезгливостью, отрицательно замотали головами и резко сорвались с места. Я проводил их грустным взглядом и столь же безрадостным вздохом. Ответом мне был перепляс тугих ягодиц сестричек под шелковыми бриджиками — и ответом, выражающим полное, безоговорочное презрение.
А кобелек на мои слова о пожирании им помета вдруг обиделся. Заворчал недовольно. Зубки-иголочки показал.
— Вздумаешь укусить, — сказал я, кривовато улыбаясь и сплевывая попавшую в рот шерстинку, — пожалеешь!
— Глупо было бы…— высокомерно молвил он. — Нужно мне кусаться. Что я, собака?
— Нет, — сказал я. — Ты, Жерарчик, определенно не собака. Ты собачонка. Моська.