Раздавленный горем Жерар горько расплакался. У меня самого нехорошо запершило в горле и защипало в глазах. Бес даже не огрызался, когда его взяла на колени перебежчица Зарина и начала успокаивать, нежно гладя, называя славным песиком и милым дружочком и целуя в морду. К тому времени, когда мы доехали до «Серендиба» и Зарина передала его мне с рук на руки (сама она уезжала за Максиком, созвать его на «военный совет»), бесенок уже не плакал, только время от времени мелко вздрагивал и нервно облизывался.
— Ну, что молчите, на краю торчите? — прервал воспоминания голос шефа. — В головах совсем пусто, да?
Я начал вращать глазными яблоками. Этому-то заклятие не препятствовало.
— Что ты мне глазки строишь? Я девочка разве? Зарине бы лучше строил.
Пришлось придать лицу печальное выражение.
— Ах да! Ну, отомри!
Сулейман пошевелил пальцами, в результате чего они сложились в старую добрую дулю, а я почувствовал, что могу не только говорить, но и двигаться. Я со вкусом потянулся и сказал:
— Напарника моего, Сулейман-ага, освободите.
— Вы подумайте, какая верность!
Дуля обратилась на Жерара. Тот с безучастным видом встряхнулся и принялся вылизывать животик. Взгляд его был по-прежнему потухшим.
— В спешке забыл кое-что вам сказать, — с невинной улыбкой сообщил я. Кое-чем являлась информация о моем втором визите в «Скарапею». — Не исключено, что существуют документы, способные пролить свет…
— Короче, — рыкнул Сулейман.
— Короче, нам потребуется шкура ламии.
— Одна? — Шеф был сама деловитость. Будто всерьез собрался заделаться живодером. А впрочем, шут его знает: вдруг у него и пылится где-нибудь в сундуке чешуйчатый змеиный плащик? Изготовленный лет этак тысчонку назад.
— Лучше бы, конечно, десяток. Но можно, наверно, обойтись и качественной фотографией в высоком разрешении, — быстро сказал я, видя, как он с диким блеском в глазах одной рукой вцепляется в растрепанную бороду, а другую подносит ко рту и начинает грызть свой заветный перстень.
— Идем, — буркнул вдруг он и направился к глубокому книжному шкафу, стоящему за его столом.
Погрузившись в шкаф почти целиком, он долго двигал и переставлял книги, нажимал скрытые рычаги и выстукивал по полкам странные мелодии. Наконец шкаф повернулся вокруг вертикальной оси, обнаружив доступ к крошечной дверце сейфа. Сулейман отпер ее старинным темным ключом с вычурной бородкой, засунул внутрь руку — рука ушла по самое плечо — и с зубодробительным скрежетом что-то там дернул. На этот раз шкаф вместе с участком пола и куском стены, где находился сейф, отъехал по сизым, блестящим от жира рельсам вначале наружу, а затем вправо. От стрельчатой дверцы, показавшейся после всех манипуляций, веяло ощутимой древностью. Была она, кажется, бронзовой, с выделанной нарочито грубо мерзкой демонской харей. Из вытекших глазниц демона торчали острые рога, изо рта — откушенные человеческие головы. Шеф с усилием свел рога к вдавленной переносице и вывел на харе перстнем косой крест (барельеф был весь исчерчен мельчайшими рисками от подобных операций), после чего просто толкнул створки ладонью и поманил нас в отворившийся проход.