Саму рану я не чувствовала – она онемела под сильными губами. Постепенно раздирающая боль вытесняла сознание, осталась только эта жуткая пытка, бессилие и досада, что я сама… сама согласилась.
Показалось, что я бесконечно долго падаю. Как и хотела, я теряла сознание: больше не ощущала ни пол подо мной, ни его рот. Тело обмякло, раздавленное его весом, и даже пальцы соскользывали с грязной спины Эмиля, хотя я цеплялась из последних сил – за последнее, что могла осязать в полной темноте.
Но постепенно боль слабела – не до конца, просто он перестал сосать с силой. Какое-то время Эмиль еще пил, а потом приподнялся на локтях. Холодные губы уткнулись мне в лоб, он дышал, слабо покачиваясь надо мной, словно приходил в себя после тяжелого пробуждения.
Как и в прошлый раз, он остановился сам, когда осмыслил себя.
– Яна, – он сглотнул, я почувствовала движение кадыка щекой. – Ты жива?
Я хотела издать хоть звук – хрип или мычание, но только выдохнула.
Как в тумане я почувствовала, что Эмиль берет меня на руки, встает, и, пошатываясь, бредет в спальню, натыкаясь на стены. Надо мной раздавалось тяжелое дыхание раненого хищника. Ладонь под коленками дрожала, а вторая – на плече, была слишком жесткой, словно он не контролировал силу.
Он опустил меня на кровать, что-то набросил сверху, словно было холодно… Но меня и вправду бил озноб. Перед глазами темно: только по тому, как прогибается матрас, я поняла, что он ложится рядом.
Невыносимая резь в шее не давала провалиться в обморок до конца. Эмиль ворочался, не в силах найти удобное положение израненному телу.
Я ощутила, что он придвигается ближе. Рука огладила тело, наощупь он обхватил плечи рукой, теплое дыхание защекотало волосы на макушке – Эмиль навалился полубоком, устраиваясь рядом. Запах пота, крови и пороховой гари – последней особенно сильно – наполнил нос.
– Яна, – прохрипел он. – Ты здесь?
Неужели он не чувствует дыхания? Я ведь дышу ему в грудь. В ответ я сжала пальцы на боку, чтобы он понял и отстал.
Эмиль затих, а я медленно проваливалась в темный туман под метроном движений его грудной клетки.
Три года назад мы тоже вернулись домой ранеными и раздавленными. Только не в одну комнату, а в две разных, и зализывали раны в одиночку. Первые дни я даже встать не могла – так и лежала, без сил, без жизни. Не помню, может быть, он приходил ко мне. Я никогда не спрашивала.
Помню только один фрагмент: в то самое утро. Он чем-то меня поил – чем-то спиртным. Потом я лежала у себя, не в силах думать и видеть его. Но потом все как-то сгладилось.