— Инис, значит, твоя проблема с гадаром решилась?
— Решилась, причём, окончательно и бесповоротно. И теперь от присутствия Ксоры это не зависит. Я не снял гадар, но для моего наследника уже сделали другой, заряженный праной. Так что бич рода больше никогда не будет терзать мою семью!
— Да?.. Как же ваши жрецы согласились на это?
— А кто их спрашивал, — усмехнулся Инис. — Я переделал гадар в наручье, — он похлопал левой рукой по плечу правой. — А в ларец положили тот, что мне сделал очень хороший мастер.
— Кто же зарядил его праной, если жрецы не догадались о подмене?
— О, это абсолютно невероятное существо, Арн! Богиня Бастра лично поучаствовала в этом процессе. Знаешь, я ведь очень опасался за исход. Планировал, изучал возможности, что-то предпринимал, но допускал, что ничего из моей затеи не получится. Отец ведь мог отречься в пользу какого-нибудь дальнего родственника, который разделял его идеи, и никакая Наксатра не помогла бы мне стать королём, воплотить свои замыслы, жениться на Ингизе…
— Ты допускал, что отец может так поступить?
Инис прекрасно понял, о чём спрашивает Арн.
— Не забывай, что наш бич рода бил по всему организму, но по какой-то причине не затрагивал голову. Мой отец в последние годы был полной развалиной с ясной, здравомыслящей головой!
— Да, а мой был здоров как вол, но абсолютно невменяем, — закончил его мысль Арн. — И я не хочу повторить его судьбу!
— Аналогично… — парни задумались каждый о своём. Через несколько минут Инис вдруг начал говорить. Тихо, словно сам себе, пристально глядя в бокал, наполненный волшебной жидкостью, развязывающей языки. — Я понимаю отца, его злость, вечное недовольство, подозрительность. Полностью зависеть от других людей, когда тебе нет и пятидесяти, видеть их жалость, постепенно переходящую в презрение… Понимаю, но простить не могу, — он одним глотком допил вино и продолжил: — Он орал на всех без разбора. Для него не было правых. Виноват, не виноват… получи поток грязных оскорблений и ругательств, и иди исполнять свой долг во славу справедливого самодержца. Но больше всего доставалось моей матери. Она ежедневно проходила через ад обвинений в изменах, разврате, непрекращающейся похоти и желании его смерти. И делалось это обязательно в присутствии свидетелей, которые должны были с готовностью подтверждать все обвинения. В конце концов, сердце её не выдержало. Я тогда впервые увидел, как он плачет от бессильной злобы, от невозможности это изменить, от осознания собственной вины. Это было ужасное, и, в то же время, жалкое зрелище! После похорон мы с ним и разругались вдрызг. Он выгнал меня из дома, обещал лишить наследства, считал предателем и маменькиным сынком… М-да… А ведь он любил маму… Моя королева никогда не услышит от меня ни одного дурного слова в свой адрес.