С другой стороны, может это была и не насмешка, а удивление… В прочем, на это тоже класть.
- Ага. Мужика звали Федор Борисович Ермолаев и завтра… сегодня с утра о его смерти наверняка напишут в газетах.
- Эпично умер?
Красивый у него все-таки голос. Хороший голос.
- Очень, - передергиваю плечами и снова прикладываюсь к бутылке с текилой. Передергиваю не из-за воспоминаний о серой каше мозгов, а из-за ветра. – Ему череп снесли сразу после качественного минета. Шлюха даже проглотить не успела.
- Почему сама не найдешь?
Я снова делаю глоток, еще больше предыдущего и с сожалением понимаю, что текилы осталось еще глотка на два.
- Лень.
Мужик молчит. Я тоже молчу. Так и стоим.
Я не знаю, чего стоит он, а я просто стою и пытаюсь понять, это все-таки дождь или просто ветер сырой. На улице зябко, вокруг шумит умытая Москва, и свет ее огней переливается и колышется в лужах вокруг. Осень в этом году такая же поганая, как и лето. Листва с деревьев облетела так быстро, будто ее никогда там и не было, пожухла, сморщилась и превратилась в коричнево-грязную массу еще быстрее.
К морю хочется. Или в горы. Чтобы вода и солнце и запах лета вокруг попкорном и сладкой ватой, медом и фисташковым мороженым.
Вообще, жрать просто хочется.
- Я есть хочу, - снова передергиваю плечами. – Давай соглашайся быстрее.
- Я уже согласился.
- А?
- Я пришел, значит, уже согласился, - поясняет Шелкопряд. – Ты совсем пьяная.
- А, ну ладно, - отвечаю сразу на все. – А…
- Иди домой, - говорят серое пальто и широкие плечи, и руки в перчатках. – Будет тебе душа, как проспишься.
- Окей, - киваю и лезу в карман за ключами. Вспомнить бы, где припарковала... Кажется…
Брелок пикает, на другом конце сквера светит фарами мой малыш, мой красавец, свет очей моих.
Я улыбаюсь и обхожу мужика, иду к моему мальчику, к моему сексуальному засранцу.
- Ты же не хочешь сказать, что… - доносится в спину. – Его голос будто бы стал другим, не таким, как был. Выше, тоньше.
- Я молчу, если ты не заметил, - бормочу себе под нос.
За спиной слышатся шуршание асфальта, и я ускоряю шаг, успеваю подхватить с сиденья шлем, прежде чем все та же рука в скрипучей перчатке меня останавливает, заставляет развернуться к ее обладателю.
- Не глупи, - кажется Шелкопряд качает головой. – Вызови такси и езжай на нем.
- И оставить любовь всей своей жизни здесь?
Мне даже не верится, что он это предложил, что мог подумать, что я брошу моего чудесного во всех отношениях мальчика тут. Одного. В темноте и лужах.
Но мужик кажется серьезен, и мне не особо нравится его серьезность, и спорить с ним я тоже не очень-то хочу, а рука на плече начинает раздражать.