Ваче постоял еще немного, разозленный и на Цаго, и на могущественного вельможу, и на самого себя. Никому он не нужен был здесь, в этом городе. Как видно, забыли о нем и там, в стенах мастерской.
Безродный, бедный, но талантливый юноша был самолюбив и горд. Он не хотел милости или подачки. Он верил, что один, без посторонней помощи, добьется успеха в жизни. Ваче сошел с кровли и зашагал вдоль по пустынной улице.
В эту ночь Мамука долго не ложился спать. Утром он должен был явиться к царице и представить свою сестру. У него был в запасе золотой переплет «Висрамиани», изготовленный по заказу одного вельможи. Рисунок, вычеканенный на обложке, вполне подходил и к любовным стихам Торели. Мамука немного укоротил обложку, подогнал ее под размер и так ловко переплел книгу придворного поэта, будто все было сделано специально для нее.
Цаго тоже долго не ложилась спать. Она смотрела, как работает мастер, и между тем рассказывала ему о деревенском житье-бытье. Но и когда легла, не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и все старалась представить, каким будет для нее завтрашний день. Но, по правде говоря, ее волновало больше не то, как встретит ее царица, не то, как посмотрят на нее придворные дамы, но будет ли там поэт Торели, увидит ли Цаго своего рыцаря.
Между тем и Торели не спал в эти часы. На торжества в грузинскую столицу съехалось много иноземных гостей. Поздравить молодую царицу приехали царедворцы из Византии и Трапезунда, Иконии и Арзрума, Шамы и Хлата, Адарбадагана и Ширвана. Принцы, наследники императоров, султанов, царей, атабеков и меликов с дорогими дарами, в парадных одеждах явились ко двору прекрасной царицы. Иноземных высокопоставленных гостей сопровождали отборные из отборных игроки в мяч, лицедеи и поэты.
После того как Торели из мастерской приехал ко двору, он участвовал в двух самых трудных состязаниях. Сначала во время игры в мяч он обворожил всех ловкостью и удалью. Затем во время пира он принял вызов ширванского и адарбадаганского поэтов и поразил слушателей блеском мыслей и слова. Иноземцы думали, что возбуждение и вдохновение грузинского поэта исходят от красоты и обаяния молодой царицы. Но близкие Торели были удивлены: после смерти Лаши Георгия никто не видел поэта веселым, смеющимся. Никак не могли догадаться, отчего такая перемена.
Шел пир. Торели на этот раз начал быстро хмелеть. Пиршество продолжалось и за полночь, хотя царица удалилась в свои покои. Торели уговорил своего двоюродного брата и друга, именитого Шалву Ахалцихели, оставить стол и прогуляться на конях по ночному Тбилиси. Трезвый Шалва заметил во время прогулки, что Торели говорит одно, а думает о чем-то другом. Как бы само собой друзья оказались около мастерской Мамуки.