На пиру у Лабиенов в числе прочих гостей был юный Квинт Серторий[129], вместе с которым Марк, получивший отпуск по случаю ранения, вернулся из Галлии в Рим. Семья Сертория жила в Нурсии[130], но он задержался в Риме, прежде чем уехать в родной город и проведать своих родных и близких.
Этому молодому храбрецу посчастливилось живым вырваться из сражения под Араузионом: он был ранен, потерял коня и спасся вплавь через Родан в полном вооружении. Серторий был не только сослуживцем Лабиена — их семьи связывали узы гостеприимства[131]. Собственно в честь приезда сына и молодого гостеприимца старик Лабиен устроил в своем доме торжественный пир.
Минуция пригласили как друга и отчасти как родственника семейства (его мачеха была родной сестрой матери Марка Лабиена). Пир удался на славу. Минуций, по своему обыкновению, пил не зная меры, и в первую стражу ночи рабы отнесли его домой в закрытых носилках, как покойника…
— Осторожно, Неэра, — сказал появившийся в дверях Пангей, придерживая руками завесу и пропуская в комнату пожилую, черную, как сажа, эфиопку, которая внесла большой поднос со стоявшими на нем кратером[132] и двумя серебряными чашами; одна из них была пуста, другая наполнена водой для разбавления вина.
Пока Пангей и служанка молча расставляли принесенное на дельфийском столике, Минуций, издав звук, похожий на стон раненого зверя, резким движением приподнялся и уселся на постели.
Пангей взял киаф[133] с ручкой в виде лебединой головки и, осторожно черпая им из кратера, на две трети наполнил вином порожнюю чашу.
Он хотел долить ее водой из другой чаши, но молодой господин сказал:
— Не надо.
В последнее время Минуций очень пристрастился к вину и зачастую опохмелялся несмешанным.
Приняв чашу от слуги, Минуций сделал несколько жадных глотков и, немного отдышавшись, воскликнул с разочарованием.
— Клянусь Либером[134]! Я-то думал, вы угостите меня фалернским[135]… А это что за пойло?
Пангей развел руками.
— Ты же сам приказал не распечатывать последнюю амфору с фалернским до особого случая.
— Чем тебе не по вкусу это велитернское? — собираясь уходить, произнесла эфиопка обиженным тоном. — Очень неплохое вино. Я сама его пробовала, когда покупала…
— Да что ты, старая, понимаешь в вине! — проворчал молодой человек.
— Уж куда мне, — строптиво ответила старуха, скрываясь за дверью.
Минуций отдал чашу Пангею и снова вытянулся на постели.
— Последняя амфора фалерпского из запасов отца, — раздумчиво проговорил он после некоторого молчания. — До чего же я дожил! Уже и хлеб, и вино у меня от мелочного торговца. А мой старик покупал оптом фалерн самого старого урожая… Кстати, ты не помнишь, Пангей, в каком году запечатана эта амфора? — обратился он к юноше.