— А ночью наша корова выкинула.
Мать тогда промолчала.
Наника однажды сказала:
— А мы сегодня мясо ели, потому что овца околела.
И на этот раз мать промолчала, но на глаза ее навернулись слезы.
Пока мать расспрашивала детей, они тихо стояли посреди комнаты. Узнав все, что происходило у соседей, мать вставала, подходила к столу, вынимала большую краюху серого хлеба и отрезала по куску каждому ребенку. При этом она не спускала с рук младшего, Нацея. Дети один за другим подходили к матери. Прежде чем взять хлеб, каждый просительно складывал ладошки, заглядывал ей в глаза и говорил:
— Дайте, пожалуйста! |
Только тогда ребенок получал хлеб и затем благодарил.
— Воздай вам бог!
Таков был обычай. Маленький Нацей еще не умел: как следует говорить; сначала он произносил: «Дайте, позалуста!», а потом, держа хлеб в руках: «Воздавамбо!»
Это получалось у него так ласково, что мать улыбалась сквозь слезы.
Хлеб был самым главным гостинцем, который дети получали у нас. Но иной раз им перепадало и кое-что другое, остатки обеда или что-либо еще. Когда все было съедено дочиста, детишки так оживлялись, что их нельзя было узнать. Если до еды они вели себя тихо, будто кроткие ягнята, то сейчас они так носились по комнате, что все ходуном ходило. Это лучше всяких слов говорило о том, какими голодными они были раньше.
Соседских ребят никогда не тянуло домой. Нам самим приходилось отправлять их назад. Обычно они засиживались до вечера. Но, случалось, им и тогда не хотелось уходить. Старшие недовольно хмурились, а маленькие начинали плакать.
— Нас дома мама побьет, — говорили они.
Тогда мать брала на руки Нацея и подзывала остальных.
— Пойдемте, я вас отведу.
Этого не надо было повторять дважды. Мать, проводив их до дому, умела уговорить соседей не бить детей. Поэтому ребятишки нашу мать очень любили и звали ее «тетя». Мы, родные ее дети, иногда ревновали, считая, что она любит их чуть ли не больше, чем нас. Как-то мы прямо высказали ей это. Она опечалилась и, помолчав, сказала:
— Соседские дети — сиротки, у них нет матери.
Это было оправданием ее любви и заботы.
Перед уходом мать всегда давала детям еще что-нибудь. Если ничего не было, годился и простой домашний хлеб, но обычно наступал черед каких-нибудь фруктов, сухих или моченых, а то и чего повкуснее. Если ребятишки приходили раздетыми и разутыми, она как могла одевала их в старые обноски, хоть с одеждой у нас самих дело обстояло неважно.
Иногда, оделив каждого куском хлеба, она отрезала еще один самый большой кусок и отдавала его старшему со словами: