— Какие у тебя планы на завтра? — спрашивает Демид, когда пауза в нашем разговоре затягивается.
— Отоспаться.
— Тяжелое дежурство?
— Нормальное.
Сейчас я неоправданно груба, но терпеть его заботу нет сил. Мне так хочется в нее окунуться, что… это даже ненормально как-то.
— Ладно, — на секунду мне кажется, что Демид теряется. — Отсыпайся. Я тогда Полинку завтра вечером привезу, да?
— Угу. Если она не заскучает раньше.
— Марьян, кофе готов. Ты идешь? — выглядывает из ординаторской Димка. Киваю ему, понимая, что Демид все видит и слышит. И мотает на ус…
— Иду. Полинка, солнышко, я отключаюсь. Доброй ночи, мой Кексик!
Балашов поворачивает камеру к дочери, которая, потеряв к нам всякий интерес, возится с игрушками на полу. Мы прощаемся, и я трусливо сбрасываю вызов, стараясь не думать о том, как изменилось выражение лица Демида, когда меня окликнул Димка. Он не имеет на меня никаких прав!
И то, что случилось вчера, ничего не меняет. Или…
Плетусь в ординаторскую. Сажусь за стол и обхватываю озябшими руками керамическую чашку. Димка что-то рассказывает мне, пододвигает вазочку с арахисом в шоколаде, а я отвечаю невпопад и никак не могу сосредоточиться. Я снова возвращаюсь туда… В дом моей мечты, которую Демид воплотил в жизнь. И снова с головой погружаюсь в происходящее сумасшествие…
— Демид, Марьян! Все нормально… Что-то с электричеством. Мы сейчас разберемся. Здесь есть фонарик. Вам подсветить?
— Нет! — кричит Балашов прорабу. — Мы побудем тут, пока вы не решите проблему.
— Вас понял… Сейчас все будет в лучшем виде!
Я почему-то смеюсь и утыкаюсь лбом в грудь Демида. Он тоже хмыкает. Одной рукой поглаживает мои волосы, массирует голову, другой… неспешно водит по кромке чулка. Нам не стоит этого делать. Я уверена. Просто потому, что не могу сдаться. Это будет означать, что я простила ему то, что нормальные люди не прощают. Но это не так. Мне все еще больно, когда я вспоминаю о прошлом. Во мне все еще полным-полно горечи. Она отравляет мою жизнь. Каждый ее миг, каждую секунду…
Демид не позволяет мне додумать эту мысль до конца. И пока я нахожусь в сомнениях, запрокидывает голову и снова целует. Медленно, но так жадно и искушающе… Я не могу вспомнить, почему должна протестовать. Не понимаю, почему не могу получить сполна то, что мне предлагают. Он подхватывает меня под попку и несет. Я не знаю, куда. Мне все равно. Демид усаживает меня на широкий подоконник и замирает между моих ног. В воздухе пахнет строительной пылью и палой листвой. Но, главное, пахнет им… И мне так нравится запах его сильного разгоряченного тела. Веду по шее Балашова носом. Прихватываю губами кожу и вытаскиваю из штанов рубашку. Мои руки дрожат от нетерпения, когда я касаюсь его тела. Пальцы очерчивают идеальные кубики пресса, мощные мышцы груди. Стук сердца отдается в ушах. Мне так мало его… Так мало! Я нетерпеливо ерзаю, что-то бормочу, но он глушит мои слова губами. Горячие пальцы перемещаются к складке в промежности и замирают там. Я разочарованно хнычу. Наверное, я веду себя, как все его гребаные фанатки, но… с ним, наверное, просто нельзя иначе. Демид проталкивает язык в мой рот и одновременно с этим впервые касается клитора. С губ срывается протяжный стон.