— Ты, Костя, не волнуйся. Ты свое дело все равно делаешь. А ссылка — дело временное. Твои стихи да песни, статьи да очерки еще как работают, — города нет на Кавказе, где бы их не знали. В рабочих кружках изучаем. А «Неурядицы Северного Кавказа» такого в Питере наделали!.. Э, да ты и сам все это знаешь…
Смущенный его словами, Коста снова спросил:
— А она где, Леля твоя?
— Леля, брат, не моя уже… Мамашей стала. Внук у меня народился. Илюшка. По деду, значит, нарекли. Они с мужем в Новгородской глуши обосновались. Он — врачом, она у него в подручных, фельдшерицей. Ну и наше с тобой дело не забывает…
Он помолчал, оглядывая более чем скромное хетагуровское жилище.
— Ладно! — встал Коста. — Соловья баснями не кормят. Погоди, я ребят в лавчонку пошлю.
— Нет, нет, Костя! — остановил его Иван Ильич. — Я ведь по делу. Времени мало. Собирайся-ка, поедем со мной в Очаков. Тебе отдохнуть надо, морским воздухом подышать.
— Уж не обзавелся ли ты виллой на побережье? — улыбнулся Коста.
— Виллы пока нет, но пароходишко торговый имеется, — не мой, верно, купецкий, да нам без разницы. Я теперь капитаном в торговом флоте. Срок отбыл, но в Питер пока не пускают. Холодно, мол, там, о здоровье моем пекутся. Вот и пристроился. Ну да мы с тобой работенку везде найдем, — Синеоков хитро подмигнул. В общем, бросай свои кисти, бумаги, поваляйся на песке, покупайся, побездельничай, — глядишь, и тоска отступит. Ты собирайся. На закате я тебя в порту ждать буду.
— А полиция?
— Ну, брат, столько лет с полицией знакомство водишь, — неужели не договоришься? Пообещай полицмейстеру портрет с него написать. Это они страсть как любят. Тем более, ты же из пределов губернии не уезжаешь, а полиция — она и в Очакове такая же, будешь являться.
Голубым было все — и убегающая в бесконечность лента реки, и плоские берега, и небо, и сама луна, летящая где-то высоко-высоко, за голубыми облаками.
Дышалось легко, мягкий ветер овевал лица.
Друзья стояли на капитанском мостике, глядя, как пенится, бежит за пароходом белый кружевной след.
— Неужели так и нет надежды на твое освобождение? — спросил Иван Ильич.
Коста пожал плечами.
— Друзья пишут, что обнаружили в моем деле грубейший подлог, — неохотно заговорил, он. — Направили в Петербург жалобу. А сколько временя ее рассматривать будут — кто знает? Прошлый раз шесть лет разбирали, уж и срок ссылки кончился. Расскажи лучше, как там подопечные наши поживают, Борис и Мурат?
— Мурата я давно не видел, говорят, на родину подался, невеста там у него.
— Как же! Это же Замирка наша, из Нара, вроде сестренка она мне, — сказал Коста. — Были бы хоть они счастливы, — добавил он печально.