Михайловский быстро поднялся навстречу, пожал худую желтоватую руку.
— Шеф вызывать изволили… — иронически сказал он и с участием взглянул на Хетагурова.
Глаза у Коста были усталые и казались огромными на худом, обросшем щетиной лице. Сетка глубоких морщин прорезала высокий лоб. Все та же поношенная серая черкеска, черные газыри на груди, тоненький ремешок, перетягивающий узкую талию. Как он исхудал за последнее время!
«На улице холодный осенний ветер, а он в легкой черкеске, — грустно подумал Михайловский. — В сафьяновых чувяках и калошах, а грязь непролазная, по колено. Не бережет себя».
Резкий порыв ветра распахнул форточку, и стайка сухих свернувшихся листьев закружилась по комнате. На столе зашуршали бумаги. Михайловский бросился к окну — он даже рад был отвернуться от Коста и скрыть тяжелое впечатление, которое тот произвел на него сегодня.
Но Коста все заметил.
— Ты что на меня так смотришь, словно увидел впервые? — спросил он.
— Не бережешь ты себя, вот и смотрю! — не сдержался Михайловский. — Нельзя так, друг! Да ты садись, разговор у нас будет долгий… На мое место садись. Впрочем, — он усмехнулся, — это твое место. Эх, если бы ты мог снова вернуться в редакцию, на постоянную работу!
— Вы на меня пожаловаться не можете, я вашу газету не забываю, — возразил Коста. — Вот и сегодня статью принес, погляди-ка. — Он протянул Михайловскому рукопись, и тот, взяв ее, стал быстро просматривать. Она была озаглавлена: «Внутренние враги».
«…Претензии осетинских «аристократов» после освобождения крестьян, которых в Осетии в настоящем смысле этого слова совсем не было, слишком смелы и недостойны истинного патриота своей родины. Добиваться каких-то титулов и владельческих княжеских поместий, чтобы закладывать их и перезакладывать, бездельничая всю жизнь, возбуждая население, угнетая и лишая всяких средств к существованию и так обездоленный народ, бессмысленно, нечестно и не достойно людей, претендующих на благородство. Когда в стране ничтожная кучка самооболыценных начинает агитировать против трудолюбивого и обремененного до крайности населения, то такую кучку людей не только нельзя считать своими единоплеменниками, но прямо самыми злейшими врагами экономического и нравственного благополучия одноплеменного населения. Это враги внутренние…»
— Ну, ладно, после дочитаешь, — прервал его Коста. — Видишь, газету я не забываю, но с Евсеевым и с его супругой, этой замужней старой девой, дела иметь не могу. Сколько я на эту семейку сил положил! — Коста нервно вертел в руках попавшийся под руку карандаш. — Нет уж, слишком разные у нас взгляды на назначение газеты… Им она нужна для бульварных сплетен и сведения личных счетов с неугодными, а мне…