Но письма не приходили.
Неужели он мог разлюбить?
В Пятигорске она долго томилась сомнениями, находила себе места, хотела написать ему, но потом решила: поеду во Владикавказ и сама поговорю. Как ждала Анна встречи с Коста! Но сейчас, увидев его, измученного, исхудавшего, подавленного, даже испугалась. За него испугалась. Ей хотелось бы видеть его прежним — здоровым, бодрым, жизнерадостным…
— Константин Леванович, я приехала, чтобы поговорить с вами, — краснея, сказала Анна.
— Спасибо, Анна Александровна!
Они медленно шли по бульвару, мимо мокрых деревьев и мокрых скамеек, в сторону Терека. Холодное осеннее солнце, выглянув на миг, уходило за дальние горы, оранжевые лихорадочные отблески ложились на землю.
— Константин Леванович, — снова заговорила Анна, — что случилось? Вы переменились ко мне…
— Да, Анна Александровна, все переменилось! — коротко ответил Коста. Но в его словах она услышала боль, и в душе ее вспыхнула надежда.
— Вы… мы еще будем счастливы! — с отчаянием выговорила она.
Коста поднял на нее глаза. Он ждал этих слов всю жизнь…
Они спустились к Тереку и остановились возле огромного серого камня. Сколько радостных и горестных часов провел здесь Коста! Тут ждала его когда-то Анна Попова. Отсюда он, бессильный и влюбленный, наблюдал, как ее увозят от него. Здесь начал писать он свою «Фатиму». Как давно это было! Кажется, не одна, а десять жизней прожито с тех пор. «Да, так что она сказала? — стараясь сосредоточиться, спросил он себя. — Мы еще будем счастливы… Нет, этого уже не будет».
Глядя на мутные, катящиеся волны Терека, вспоминала о прошлом и Анна. Вон в том высоком доме с узорчатым балконом веселилась она когда-то на семейном празднике у Поповых. Как завидовала она тогда своей подруге! Так почему же не ответила на его любовь? Побоялась трудной, неустроенной жизни? Тревожного, беспокойного нрава?..
— Я не имею права, — заговорил Коста. — Сделать вас несчастной…
— Вам нужен друг.
— Спасибо… — прошептал он. — Помните мои стихи?
Я отживаю век, ты жить лишь начинаешь,
Я выбился из сил под бременем труда,
Борьбы и нищеты, ты весело срываешь
Весенние цветы… Я стар, ты молода…
Я выстрадал эти стихи. Это не просто слова…
— Сорок четыре года — разве это старость? — перебила его Анна. — Вы поправитесь…
Коста вдруг закашлялся — натужно, хрипло.
— Я должен открыть вам, Анна, еще одно обстоятельство, — глухо проговорил он после приступа. — Сегодня особое присутствие областного правления официально признало меня душевнобольным.
Анна побледнела.
— Мне остается одно: уехать из Владикавказа, пока мальчишки не стали бросать в меня камнями и кричать: «Помешанный!» Прощайте, Анна, бог ведает, свидимся ли. Прощайте, — повторил он, крепко сжав ее холодные пальцы, и, прихрамывая, зашагал прочь.