Гибкие руки Анны лежат на плечах кавалера, уверенно держащего девушку за талию своей разлапистой ладонью простолюдина. А ведь он, Ахтанаго Кубатиев, из княжеского рода, Коста знал его еще по ставропольской гимназии.
Анна как-то рассказывала Коста, что родители не раз заговаривали с ней о свадьбе с Ахтанаго. Действительно, богат, имеет положение — чем не жених? Но она не соглашалась. Впрочем, может ли поступить восемнадцатилетняя девушка против воли родных?
Заметив Коста, Анна вывернулась из рук своего кавалера и бросилась к двери. Раскрасневшаяся от танца, счастливая, она протянула Коста обе розовые маленькие ладони и, улыбаясь, приняла из его рук плетенку с фиалками. Она была рада его приходу, он видел это.
Кто-то подлетел к ним, взял из рук Анны корзинку с фиалками и куда-то унес. На мгновенье они снова остались одни.
Коста вытащил из кармана альбом и передал его Анне.
— Я ничего не буду говорить вам, вы все прочтете, — негромко сказал он.
— Но почему вас так долго не было? — вместо ответа спросила Анна. — Я ждала…
— Анна, — тихо проговорил он, глядя ей в глаза, и вдруг заметил внезапно возникшего за ее спиной Ахтанаго. Ловко подхватив девушку, Коста бережно ввел ее в круг танцующих.
Горничная в белой наколке разносила на серебряном подносе бокалы с шампанским. Она подошла к группе мужчин, где стояли Каханов, священник Цаликов и Амирхан Кубатиев — отец «жениха». Старик был мрачен. Сегодня за столом все почести воздавались генералу Каханову, словно только ради него и созвали гостей. А давно ли он занимал место тамады в этом доме? Конечно, Каханов не просто генерал, он к тому же и начальник области, но ведь старше-то все-таки он, Кубатиев! Значит, забыт здесь старый обычай горцев, по которому именно Амирхан должен быть главным на этом празднике?
Держа в руках узкий бокал, старик дождался, пока его собеседники тоже возьмут с подноса шампанское и, проведя сухими пальцами по серебристой своей бороде, негромко сказал:
— Сегодня здесь все очень хорошо говорили о вас, ваше превосходительство. И я с великой радостью, дорогие мои, поднимаю этот бокал за господина начальника. Но прежде…
Каханов почувствовал что-то недоброе в голосе старого алдара и насторожился.
— Итак, — продолжал Кубатиев, — честь и хвала его превосходительству! Он много сделал для усмирения черни и холопов. Но… — он многозначительно взглянул на Каханова, — вольнодумцы еще бесчинствуют в нашем крае, господа. Холопы поют возмутительные песни. «К правде сверкающей смело шагайте! Трусы, бездельники, прочь! Не мешайте!» — он вынул из-за пазухи смятый лист бумаги и протянул Каханову. — Вот какую песню поют мои холопы! А трусы и бездельники — это, выходит, мы с вами, ваше превосходительство!