— Опять этот Хетагуров! — в ярости прошипел Хоранов. — Нет, этого бунтаря и холопа надо поставить на место! И как можно быстрее.
Он что-то зашептал, наклонившись к генералу.
— Не будем, господа, омрачать празднества, — негромко сказал генерал, насупив седые густые брови.
Опекушин с бокалом в руке обошел стол и приблизился к Хетагурову. Чокнувшись, он сказал ему ласково:
— Смелость и правда ваших слов покорили меня. Отныне я ваш друг.
— Я тронут, Александр Михайлович, — смущенно ответил Коста. — Я пью за вас, за человека, которого всегда будут любить и помнить все, кому дорога русская поэзия.
Празднество шло своим чинным порядком. Говорились казенные тосты, хлопали пробки от шампанского, лакеи с точностью автоматов бесшумно раскладывали по тарелкам изысканные яства.
— Милостивейший государь Александр Михайлович, речь неизвестного молодого осетина была, я бы сказал, довольно дерзкой, — донеслось вдруг до Коста.
— Что вы, ваша светлость, — возразил Опекушин. — Я уверен, вы не правы.
Увлеченный разговором с Василием Ивановичем и взволнованный вниманием Опекушина, Коста не сразу понял, что произошло и почему вдруг здесь, неподалеку от него оказался с бокалом в руке отец Эрастов.
Кровь бросилась в голову Коста, он чуть не задохнулся от ярости.
— А вы!.. Вы по какому праву присутствуете здесь? — почти крикнул он, сам удивляясь своей резкости.
Все смолкли.
— Ваше превосходительство! — возмущенно воскликнул Эрастов, обращаясь к генералу и явно требуя у него защиты от бешеного горца. Уж кто-кто, а отец Эрастов хорошо помнил, что это по его милости тело поэта почти сутки пролежало на паперти, он не разрешал внести убитого в церковь. Конечно, он исполнял долг ревнителя православия и ни в чем не виноват. Но все же как некстати выплывает эта история… Неужели генерал не поддержит его? Надо заставить замолчать дикаря!
— Ваше превосходительство, — еще раз повторил Эрастов, уже менее требовательно.
Но генерал снова ничего не ответил. Он с интересом поглядывал на Хетагурова. Его отчаянная дерзость, кажется, даже нравилась генералу.
За столом кто-то кашлянул, люди в недоумении переглядывались, ожидая, что будет дальше.
— Господин Прозрителев! — раздался спокойный голос Хетагурова. — Я очень прошу вас, ознакомьте публику!
Прозрителев, сидевший на другом конце стола, поднялся, быстро раскрыл папку и, не дав никому опомниться, без всяких предисловий, громко прочел:
— «Совершенно секретно. Донесение по начальству о гибели поэта:
«Лермонтова, как самоубийцу, надо было палачу привязать веревкою за ноги, оттащить в бесчестное место и там закопать».