С трудом отдышавшись, Коста подошел к толпе. Возбужденные люди не заметили его появления. Резким, быстрым движением он вырвал из рук Ачко концы веревки и, осторожно обхватив девушку за талию, отвел ее от края пропасти и усадил на большой серый камень.
— Эй, кто ты! Что тебе здесь надо? — растерянно крикнул Ачко.
— Дикари! Сумасшедшие! — Коста с трудом сдерживал бешенство.
— Нет, вы на него посмотрите! — воскликнул Хадо и замахнулся на Коста длинной палкой. — Как он смеет вмешиваться в наши мужские дела? Да тебе-то что до моей племянницы? Она весь Кройгом опозорила, солдатам отдалась, чтобы братьев выручить, а ты еще будешь здесь командовать!
— Опомнись, Хадо! — крикнул Коста. — Ты не узнал меня? Я — Коста, сын Левана… Помнишь, я писал за тебя в прошлый раз жалобу? Сами гонца за мной послали, а теперь слушать не хотите?
В толпе раздались голоса:
— Это Коста! Левана Хетагурова сын! Из города приехал!..
Кто-то из стариков дернул Хадо за руку:
— Погоди, Хадо! Дай гостю слово сказать.
— Ее родные братья осудили, — упрямо сбычившись, сказал Хадо. — Старшина Азо их записку нам показал. Смерть ей, бесчестной, полагается. Смерть!
— Солдатская женка, — хихикнул Ачко.
Коста осторожно развязал Агунде глаза и, задыхаясь от волнения и гнева, проговорил:
— Какой зверь натравил вас на несчастную? И когда придет конец этим диким обычаям?
— Мы по закону предков живем! — бросаясь к Коста, закричал Ачко. — И нет тебе до нас никакого дела, Хетага сын!
Но Хадо встал между ними и, вытащив из кармана смятую записку, протянул Коста:
— Прочти и рассуди: как избавиться от позора? Не рожать же ей от какого-то паршивого солдата! Люди навеки ославят наш род — таков обычай!
— Погоди, Хадо, — негромко сказал Коста, пробежав глазами записку. — Племянники твои Мацко и Данел, насколько я знаю, совсем неграмотны. Как же они это написали?
— Да нет, буквы-то они кое-как выводят, — возразил старик.
— А записка написана очень грамотным человеком, образованным. Я же вижу — что-то тут нечисто… Оставь-ка мне бумажку, я постараюсь выяснить, чья это рука…
— Возьми, — махнул рукой Хадо, сам уже чувствуя, что не во всем разобрался.
— Мы не Азо судим, а бесстыдницу, опозорившую нас, — вновь закричал Ачко. — Как старейшие решили, так тому и быть. Нельзя бесчестную в живых оставлять. Люди, хватайте ее!..
Толпа вновь забурлила. Коста, побледнев, положил руку на рукоять кинжала.
— Назад! Все назад! — яростно крикнул он. — Отныне она… сестра моя!
Все отхлынули. Назвать женщину сестрой или матерью — это высшая присяга горца. Если человек произнес эти слова, он обязан выполнять долг брата или сына даже ценою собственной жизни. После сказанного никто уже не мог перечить Хетагурову.