— Зато я теперь знаю, что ты считаешь меня сексуальным. Ты не первый раз мне это говоришь, — усмехнулся я.
— О, Боже!
— Перестань. Не смущайся, — я отодвинул руку Лидии от лица.
— Раньше София была рядом, чтобы напомнить мне. У нас было тайное слово. Маршмеллоу.
— Маршмеллоу? — переспрашиваю я.
— Да. Маршмеллоу. Это была наша любимая сладость. София знала меня лучше всех на свете и знала, когда я начинаю говорить лишнее, поэтому она говорила это слово, и я сразу затыкалась. Это упрощало мне жизнь.
— София. Это твоя?..
— Сестра, — быстро сказала Лидия и плотнее закуталась в куртку. Но что-то мне подсказывало, что не из-за холода на улице, а из-за того холода, что шёл изнутри неё. Если я правильно помню, то с ней что-то случилось, теперь они редко видятся, но Лидия не хочет говорить об этом. — Мне так не хватает её, — продолжила она. — Макс классная, но она не София. Такое чувство, словно я потеряла часть себя восемь лет назад. А я и потеряла, ведь София была моей частью.
— Но она жива? — я не мог понять, почему Лидия говорит так, словно её сестра мертва.
— Да. Она жива, но больше не живёт, потому что не знает, как жить, — её голос был таким печальным, и она едва не плакала. Я решил перевести тему разговора.
— Все песни, что ты слышала, — сказал я. — Они были написаны про Алекса.
— Твоя мама что-то упоминала про него.
— Да, — вздохнул я.
— И кто он?
— Мой брат, — я с трудом сглотнул, потому что мне было очень тяжело говорить. Я не говорил этого уже очень долго и вообще старался не упоминать его. — Мой брат близнец, — продолжил я.
— Офигеть! — Сказала Лидия и повернулась ко мне. — Еще один такой же красавчик?
Это заставило меня улыбнуться, но теперь печальной улыбкой. Мысль о том, что Лидия считает меня красивым — приносила радость, а воспоминания о брате — боль.
— Да, но он умер.
— Боже! Прости.
— Ничего. Это было семь лет назад.
— Мне очень интересно, что случилось, почему ты так среагировал на упоминания твоей мамы о брате при мне. Но я не хочу лезть в это, потому что знаю, как больно, когда кто-то бередит старые раны.
Её честность и понимание меня поражают. Наверное, именно это заставило меня продолжить.
— Это я был виноват. В смерти Алекса виновен я. И до сих пор я не могу простить этого себе.
Я до сих пор помню наш последний разговор. Помню его слова, мои протесты. Он был так собран. Золотой мальчик школы. Победитель многих олимпиад. Гордость семьи. Наследник папиной компании. Подавал документы в Гарвард. Сейчас у него бы мог быть выпускной год. Последний.
— Мы часто виним себя во всех бедах, но, порой, нам нужно просто собраться и иди дальше, невзирая на ошибки прошлого, — задумчиво сказала Лидия. Когда я посмотрел на неё, то понял, что она говорит это скорее себе.