Эра империализма, расцвет которого пришелся на XIX век, по большей части завершена: Франция
* Fieldhouse D. К. The Colonial Empires: A Comparative Survey from the Eighteenth Century. 1965; rprt. Houndmills: Macmillan, 1991. P. 103.
и Британия после Второй мировой войны отказались от самых своих главных владений, менее значительные державы также ушли из заморских доминионов. Тем не менее, еще раз вспоминая слова T. С. Элиота, отметим, что, хотя данная эра может быть довольно четко очерчена, значение имперского прошлого к этому не сводится, оно затрагивает жизненные реалии сотен миллионов людей. Оно продолжает существовать в виде общей памяти и взрывоопасного материала культуры, идеологии и политики, оставаясь при этом весьма значительной силой. Франц Фанон говорит: «Мы должны решительно отказаться от ситуации, на которую нас пытаются обречь западные страны. Колониализм и империализм еще не расплатились по счетам, когда спустили свой флаг и вывели полицию с наших территорий. В течение веков [иностранные] капиталисты вели себя в слаборазвитых странах как настоящие преступники».* Мы должны критически переоценить ностальгию по империи, равно как гнев и возмущение, которые она вызывает у тех, кто испытал на себе бремя угнетения. Мы должны попытаться внимательно и целостно рассмотреть культуру, вскормившую имперские чувства, мысли и, помимо всего прочего, имперское воображение. Мы также должны попытаться понять гегемонию имперской идеологии, которая к концу XIX века полностью охватила те культуры, чьими наиболее положительными сторонами мы восхищаемся до сих пор.
По моему убеждению, сегодня в нашем критическом сознании присутствует серьезный разрыв, который позволяет нам проводить большую часть времени, исследуя эстетические теории, например
* Fanon Frantz. The Wretched of the Earth, trans. Constance Farrington, 1961; rprt. New York: Grove, 1968. P. 101.
Карлейля или Рёскина, при этом вовсе не упоминая о влиянии их идей на покорение низших народов и захват колониальных территорий. Обращаясь к другому примеру, до тех пор, пока мы не поймем, как великий европейский реалистический роман осуществлял одну из главный своих задач — практически неприметную поддержку одобрения обществом заморской экспансии, одобрение, где, по словам Дж. А. Гобсона, «корыстные цели, вдохновляющие империализм, прикрываются защитным цветом ... бескорыстных мотивов»,* таких как филантропия, религия, наука и искусство — мы превратно будем понимать и значение культуры, и ее резонанс в империи — и тогда, и сейчас.