Она пыталась отрешиться. Думать о родителях, вспоминать свое вполне счастливое детство и юность, ласковые руки мамы, строгий, но любящий взгляд отца. Смех подружек, игры на речке, юного виконта Георси, что приезжал на лошади в их особняк, дарил ей цветы, говорил комплименты… Вот, может, он и стал бы ее женихом, подумалось Эдиан. Он ей даже нравился…
От мысли, что все это осталось в прошлом, за темной стеной, которая встала в ее судьбе после гибели отца, было невыносимо горько. Чтобы сдержать слезы, Эдиан со всей силы впилась ногтями в ладонь.
Прозвучал голос юриста, зачитывавшего договор:
— Я, Грамс Таури из древнего рода Таури, передаю право опекунства над моей племянницей Эдиан Таури, дочерью графа Морнгейм, Академии магии и знахарства в лице ее ректора мессера Герберта Беркайда. С этого момента Академия в лице ее главы вправе определять судьбу и жизнь моей племянницы до достижения ею совершеннолетия, то есть возраста двадцати двух лет…
Вот и все, подумалось Эдиан. Дальше голос юриста доносился словно издалека. Она не разбирала слов. В голове стучала одна мысль: она теперь в руках этого жестокого ректора. Человека гордого, непримиримого и бескомпромиссного. И один Бог знает, как именно он поступит с ней. Что сделает, чтобы она согласилась заниматься магией.
— Нижайше благодарю, мессер ректор, — начал кланяться Грамс, отступая к двери, когда сделка была завершена. — Уверен, я передаю мою родную кровь в хорошие руки. В лучшие, что есть в нашей стране…
— Стойте, — небрежно бросил ректор. Сквозь накатывающие слезы Эдиан заметила, что глаза ректора хитро и хищно блеснули. — Уверен, вы огласили не все причины продажи вами вашей племянницы. Я хотел бы знать точнее. Говорите.
Грамс опять замялся, бросил злой и раздраженный взгляд на Эдиан. Но, видимо, под занесенным каблуком — то есть под взглядом Великого Магистра — он не мог врать.
— Я… хотел убрать девушку подальше от себя, — признался он. — Она красива, вы видите. Я вожделел ее. А я, мессер ректор, женатый человек. У меня дети. Я не могу позволить себе это искушение.
На губах Герберта заиграла удовлетворенная недобрая усмешка. И Эдиан с легкостью прочла ее смысл: паршивый гад, способный отнять наследство у сироты, лицемерно печется о морали.
У нее пробежал холодок по спине. Как бы ни хотела она оказаться как можно дальше от Академии, сейчас ей подумалось, что она избежала самого ужасного. Что, если бы дядюшка не устоял бы перед искушением? Картинки, родившиеся в голове при мысли об этом, были настолько мерзкими, что подкатила новая волна тошноты.