Внезапно справа и слева появились вражеские отряды. Я выцепила главарей и забросила их к предыдущем. В точности, как в видении.
Остальные яростно бросились наперерез с боевой магией. Огненные лассо, пламя, магическое и обычное, ядовитые нити, которые опутывают и убивают, куча боевых заклятий разбились о мой защитный купол.
Вот почему Тельбот и Вельсер так старались скрепить связь. Она делала нас обоих — и меня, и Теля практически непобедимыми.
Я принялась выбрасывать атакующих в космос — вначале по одному, а затем и целыми группами.
Когда враги поняли, что нападать бесполезно — погибнешь в безвоздушном пространстве — меня больше не трогали.
Я двинулась к краю пропасти и остановилась над ней, держа шар с главарями восстания у самого обрыва.
— Отпусти нас! Мы подарим тебе еще магию. Заключим пакт со стражами лифта на любых ваших условиях! — попытался договориться тот самый демон, что издевался над моим Телем.
Я почти зарычала — так хотелось заткнуть его.
Внизу плескалась синяя пена, вдруг резко поднималась к обрыву и вновь утекала в бездну. Нечто вроде первородной энергии, той самой, которой лифт убивал и дарил бессмертие. В ней могли выжить лишь стражи, те, что связаны с лифтом.
Я подняла шар в воздух и спокойно бросила в пропасть.
Умирать нужно с честью или хотя бы с любовью. Как это делал Тель. Главари восставших ничего подобного мне не продемонстрировали.
Я услышала ругать, вопли и стоны… Но все быстро стихло.
Внезапно словно ветер пошевелил волосы. Я. очутилась на руках у Теля. В нашей пещере, на шкуре.
Здесь все осталось как прежде. Замороженное магией мясо, горячий чай в чайнике. Защитный купол, что ограждал наше с Телем убежище от животных, чар и любого другого воздействия.
Не успела пикнуть, как рот накрыли поцелуем. Не успела сказать ни слова, как страж принялся ласкать. С жадностью голодающего путника приникать к каждому клочку тела, целовать, гладить, касаться.
Я усмехнулась.
— Какой ты быстрый! Сельвен Тель, страж лифта измерений и демон высшего уровня…
Это было какое-то безумие. Страсть, помноженная на ужас от возможной потери любимого. Любовь, выстраданная многими месяцами. Сладкая горечь и горькая сладость, которая становилась все приятней, все вкуснее и все менее отчаянной.
Мы не поднялись со шкуры — так и уснули усталые и счастливые.