Прекрасно, *****!
Мама всхлипнула, Глоствер закатила глаза, и отвернулась. На это ей сказать было нечего. А мне, черт подери, было!!! И на понятном языке этого Матершинника, между прочим!
Но кто бы мне дал слово в этой всей ситуации…
Да, я могла бы сейчас наставить на Бера указательный палец, и завопить, что он отец моего ребенка. Рассказать о занятиях, о синей розе, и даже заставить его во всем признаться. Но я не знала, хочет ли этого он и какие причины есть, чтобы молчать. А вдруг он не желает, чтобы с такой как я нас связывал ребенок? Вдруг хочет сохранить все в тайне? Мне было невыносимо от мысли, что ему не нужен этот малыш. А заодно и я в комплекте.
Поэтому я скорее откушу себе этот самый палец, чем совершу подобное. И я молчала, жалея, что Диеро унес меня из постирочной на эту мягкую кровать, и не рассказал все там.
— Думаю, Кайли надо отдохнуть, — заботливо произнесла мама, подталкивая мне одеяло, — она рассказала все, что помнит. Мистер Диеро, не желаете чаю?
— Благодарю, но я лучше действительно пойду проверю, как там дела у моих ребят, — вежливо сказал он.
Нет! Не смей уходить! Даже не думай, плохой ты человек, не бросай меня здесь одну с этим фаршем в голове!!!
Мне казалось, я так громко это думала, что слышит вся палата. Но «услышал» только Диеро. Он медленно поднялся, поворачиваясь к двери. А затем, когда мама с Глоствер отвлеклись, слегка повернулся ко мне, лишь раз закрыв и открыв глаза. И я поняла, что он вернется.
Ведь это было «подмигивание» в стиле продавщиц Галлы и Надин, которые для убедительности делали это сразу двумя глазами. А значит, он помнит все, что было между нами, и обязательно все расскажет. По крайней мере, если я не окончательно потеряла рассудок, и не придумала нечто там, где его нет!
Как только Диеро вышел, все тут же засуетились. Мама мягко стала выгонять моих друзей, что не по разу обняли меня, а Вики в конце концов разрыдалась. Глоствер быстро вытащила какие-то бумаги, желая подписать с мамой больничный. А затем моя палата как-то неожиданно опустела, и на удивление в ней осталась одна ректор, что до последнего возилась со складыванием бумаг, уже заполненных и подписанных.
— Адептка Пруд, надеюсь, долго отлеживаться вы не собираетесь. Впереди экзамены, и делать поблажки я не собираюсь никому, даже беременным и смертельно больным.
Усталость и злость на ушедшего Диеро не оставили шансов быть любезной, или хотя бы промолчать. Повернув голову к жабе, я спросила прямо и без церемоний:
— За что вы меня так ненавидите?
— Ненавижу? Мисс Пруд, а не слишком ли вы высокого мнения о своей персоне? Уж я если я кого и ненавижу, то это явно не вчерашняя младшекурсница, что волею судьбы посчитала себя центром мироздания…