Когда я говорю эти слова, природный мост из скалы трескается с оглушительным шумом. Сначала камни, затем валуны падают от арки вниз. Вода взбаламучена разрушением. Гигантские облака грязи и осколки закрывают мне вид рушащегося образования скалы. Когда пыль наконец улегается, там нет ничего кроме груды камней и водоворота грязной воды.
Я поворачиваюсь к моей отцу.
Он мертв.
Он мертв.
Когда я смотрю, кожа на его лице трескается, как скала до этого, выступает красная кровь. Его плоть отделяется от черепа как камни, падая вниз к морю. Водопад льющейся каскадом крови падает с его голову вниз по его шее.
Его плечо отваливается, и, с громким треском, плоть на его груди отделяется от его груди, лавиной брызгая в озеро у наших ног, которое теперь стало красным. На мгновение я могу видеть его бьющееся сердце в его грудной клетке, но затем оно тоже увядает и умирает, бесполезный, почерневший кусок, ударившись еще раз об его ребра прежде чем с тихим всплеском отделиться от его тела.
Он — это только кости, и тогда нежный, теплый Средиземный ветер снова обдувает его, и его кости ломаются, гремя падают вниз в кучу дерьма и плоти, уносимые водоворотом соленого моря.
— Это не реально, — говорю я.
Потому что это так.
Глава 2
Я просыпаюсь резко подскочив, провожу дрожащей рукой по еще сонным векам.
Начиная с прошлого года мои кошмары усугубились. Стали более яркими. Грань между тем, что реально, а что нет такая расплывчатая.
С момента, когда я стала работать в «Спа духовных грез».
Я скидываю одеяло и поднимаюсь с кровати. Когда я добираюсь до кухни, мама уже режет помидоры к завтраку.
— Хорошо спалось? — спрашивает она радостно.
— Да, нет, — отвечаю я, тяжело опустившись на стул. Но к тому времени, как она поворачивается ко мне с вопросительной улыбкой, я уже сияю так, будто бы пробудилась от самого прекрасного сновидения.
Мама подаёт мне тарелку с томатами.
— Базилик забыла, — ворчит она и отворачивается обратно прежде, чем тарелка попадает ко мне в руки.
Это настоящие томаты, выращенные на нашей крыше, а не те совершенные шарики с рынка. Конечно на вкус они идентичны генетически модифицированной еде, одобренной для продажи правительством, но мне нравится необычно неказистая форма помидор, которые мы вырастили сами.
Они такие бугристые, словно имеют только смутное представление о круглой форме, что должна быть им присуща. Насыщенная красная мякоть блестит россыпью соли, которую мама на нее бросила перед тем, как отдать их мне.
И тут я замечаю кровь.
— Мам, — я говорю ровно, стараясь, чтобы это не звучало, как что-то важное.