Проснулась я от боли. Она билась в каждой клетке моего тела, выворачивая суставы и молотом стуча в ушах. Мое тело выгибалось в судороге, из груди рвались неслышимые крики. Кто-то обхватывал мое лицо холодными мокрыми пальцами и вливал в открытый рот дурно пахнущую, вязкую жидкость. Те же пальцы мяли мою голову и шею, причиняя еще большую боль. В какой-то момент мне показалось, что мир вокруг меня взорвался в огненном вихре боли, и я отключилась.
Следующее пробуждение было не таким мучительным. Ныло тело, я с удивлением осознала, что оно связано верёвками. Язык был покусан, во рту стоял навязчивый вкус крови, но я, связанная, даже не могла повернуться, чтоб сплюнуть. В пещере никого не было, царил легкий сумрак. У входа стоял ослик и все так же флегматично жевал.
Скованные руки и ноги затекли, а в моей голове…царило нечто инородное. Чужое и пугающее. Я смотрела на осла, его челюсти мерно двигались, и это сопровождалось… Хрустом? Я испуганно взвизгнула, и визг ударил по моим ушам, дезориентировав. Впав в панику, принялась извиваться, пытаясь избавиться от пут, в кровь раздирая кожу о камни. Каждое мое движение сопровождалось шумом. Я не могла сходу найти им определение, подобрать нужные слова. Наречь звуки. Шелест. Скрип. Мое тяжелое дыхание. Легкий стук— осел переступает копытами. С улицы доносится ритмичный и непрестанный ропот, ласковый и ненавязчивый. Наверное, тот самый ручей, что пробивает себе дорогу сквозь камень.
Я обессилела и обмякла, позволив звукам ворваться в мою голову. Там они устроили настоящую анархию, наталкиваясь друг на друга, не поддаваясь квалификации, толпясь и вызывая боль. Я боялась даже плакать— вздрагивала от звуков своего голоса, каждый мой всхлип был потрясением. Пыталась затаиться, спрятаться в окружающем меня шуме и не выделяться.
Из полубессознательного состояния меня вывел дед. Подошел, присел привычно рядом, вгляделся в меня, теребя клочкастую седую бородку. Затем легонько похлопал меня по щекам.
— Очнулась? — спросил недовольно.
Я слышала и понимала речь. Если бы я сейчас могла, то отползла бы в самый дальний угол, забилась в него и закрыла уши руками.
— Вижу, слышишь меня, — я замычала и задергалась, моим щекам вновь досталось, на этот раз гораздо чувствительнее. — И понимаешь, я знаю. Извел на тебя последнюю щепоть донника, которую берег десять лет! Да что ты дергаешься?
К мои губам поднесли знакомую уже до последней царапины фляжку, и в рот потек отвар трав. Я, помня эффект предыдущего зелья, хотела отвернуться, выплюнуть, но мерзкий старик бранился и крепко держал мое лицо. Я уснула.