Несварение желудка?! Он что, издевается?!
Я бросила на Эдварда возмущенный взгляд.
— Вот и не мешайте, — отрезал он, проходясь и по мне, и по регенту холодным взглядом. Не узнал!
— А теперь ты спокойно сядешь и продолжишь трапезу, — прошипел на меня Эдвард. — Так нужно.
Мне дорогого стоило его послушать. Пламя внутри меня просило выхода, я его с трудом сдерживала. И смогла выдохнуть, кажется, только когда барон Шенбер забрал монеты и вышел из помещения. Доступ к воздуху, судя по всему, появился и у постояльцев, и у Хлары
— барон Шенбер явно всех пугал.
— Зачем ты меня остановил?! — я все же задала этот вопрос.
— Милая, ты как считаешь, мы что-нибудь сможем сделать из замка или из ближайшей канавы?
— В смысле? Ты же регент! Он твой вассал, он обязан подчиняться!
— В прямом. Если бы барон узнал в нас тех, кем мы являемся, то мы тут же бы оказались в придорожной канаве. А всех присутствующих прирезали бы как свидетелей. Он тут местный царь и бог, он бы точно не захотел лишиться власти и привлечь внимание монархов к своим темным делишкам.
Я задумалась. А ведь он прав. У нас нет ни сил на борьбу, ни оружия. Разве что моя разбушевавшаяся нестабильная стихия. У Шенбера же тут наверняка есть свои мини-армия, которая подчиняется каждому его слову — иначе каким образом он смог заслужить такой страх у местных жителей перед одним его видом?
— Я тебе обещаю, что когда мы вернемся, тут же разберемся с этой ситуацией, — уже мягче произнес Эдвард.
— Ты прав. Прости, — тихо произнесла я.
— Ого, ты просишь прощения? — усмехнулся Эдвард. — ТЫ?
— Я была неправа, — сдавленно ответила я. — Просто он ударил ни в чем неповинного мальчика.
— Мальчика для битья, — подтвердил он. — Это процветало во время правления...
— Моего отца, — закончила я.
— Да. — Эдвард кивнул.
— Отвратительно, — ни к кому не обращаясь, резюмировала я. И сделала еще один глоток крепкой медовухи.
— Поддерживаю, — серьезно ответил Эдвард.
За те пару-тройку дней, что мы были в пути, я много думала. И об отце, и о том, к чему привело его тирания. И об Эдварде. И о самой себе, оказавшейся во всей этой вакханалии. И о матери.
Я все еще не понимала, что мне делать. Однако в то же время слишком хорошо осознавала, что делать правильно. И это “правильно” никак не вязалось с моим ощущением внутренней гармонии. А еще в нашей незапланированной экспедиции мы много разговаривали. И с Эдвардом, который с каждым днем раскрывался мне с совершенно других сторон, и с Лирой. Последняя совершенно не производила впечатление, какое может производить девчонка. На редкость вдумчивая, с несравненно глубокими и умными глазами — иногда мне казалось, что именно она из нас двоих, а то и троих, старше.