И в качестве первого примера он мог бы привести поведение своей матери, которая почти каждое утро, словно действительно не с той ноги вставала, сборы отца на работу проводила в нудном, тягостном ворчании. То это муж сделал не так, то другое... И он, в свою очередь, возглавляя большой трудовой коллектив, вместо того чтобы спокойно готовиться психологически к трудовому дню, конфликтовал с супругой и не мог дождаться минуты, когда, наконец, сможет выскочить на улицу. Порой поведение благоверной так ему досаждало, что он демонстративно на некоторое время даже уходил из семьи. И как же тогда преображалась мать! Она часами с тоской в глазах не отходила от окна в надежде, что вот-вот во двор войдёт муж, с замиранием сердца посматривала на открывающуюся дверь: уж не он ли, такой любимый, такой родной, наконец, вернулся! Вот Анатолий Петрович и думал: “Пусть управляющая войдёт до обеда в обычный, свойственный только ей деловой ритм, до конца выплеснув на своих подчинённых всё своё душевое недовольство, вот тут-то я и предстану перед ней с сияющей улыбкой и цветами...”
Почти две недели удушающей жары не могли пройти бесследно. Земные испарения где-то на юге всё скапливалась в облаках, обращая их в отягощённые, как коровье вымя молоком, обильной влагой. Ночью, зародившийся в сопках ветер, сорвавшись, словно злая собака с цепи, бешено, с огромной силой обрушился на посёлок и его окрестности. Он, проносясь по улицам, поднимал высоченные, крутящиеся столбы пыли и нёс за околицу, по пути словно жадной, хищной рукой вбирая в круговерть всё, что было ему под силу: — и дровяные щепки, и обрывки газет, и даже мелкие металлические предметы... Но главное — ветер в считанные минуты согнал на небо, словно пастух большое овечье стадо, свинцовые тучи, отчего на улице, где обычно в летнее время даже ночью почти всегда было светло, как днём, потемнело до непроглядности.
Наконец, по небосводу, сначала с грохотом, как телега по булыжной мостовой, прокатился из конца в конец страшный гром, а вслед за ним с сухим треском, как пороховые заряды, заполыхали одна за другой зигзагообразные белые молнии, которые своим мощным небесным огнём озаряли чёрное небо, а вонзаясь в деревья, — мгновенно, словно костром, охватывали их целиком яростным, беспощадным пламенем. Людям, в страхе зашторившим или закрывшим ставнями окна, оставалось лишь надеяться, что не загорятся соседние деревья, означая начало огневой стихии, одной из самых страшных на свете, — таёжного неукротимого пожара... И, может быть, так и случилось бы, если бы на землю вскоре не обрушился такой проливной ливень, как будто молниевые пики враз вспороли брюхатые, свинцовые тучи. Он наотмашь беспощадно хлестал и хлестал по шиферным кровлям и деревьям с густой ветвистой кроной, срывая с них слабые, почему-то преждевременно пожелтевшие листочки, неистово топтал и вминал в вязкий грунт совхозных полей вошедшую в полный рост зелёнку, шумно пузырясь и хлюпая, заливал до самых краёв все лесные низинки, выбоины и колдобины на просёлочных дорогах и мутными бесчисленными ручьями-потоками нёсся в сторону малых таёжных рек, где, смешавшись с их струями, бурно втекал в величавую водную бездну Лены, в которой наконец-то находил временное успокоение своей природной мятущейся водяной душе...