— Конечно, пойдёмте быстрее, зачем будем насекомых своей кровью кормить! — сразу согласилась она. — А ещё лучше — побежим! — И молодые люди, словно дети, с ходу воодушевлённо перешли на бег. Быстро преодолев несколько сот метров по освещённой фонарями улице, с пыла вбежали по деревянной лестнице, скрипучей, довольно старой, с истёртыми ступенями, на второй этаж. В тесной прихожей Анатолий Петрович поставил сумку на пол и уже собрался откланяться, как Мария подошла к нему так близко, что он услышал её частое, взволнованное дыхание, и, глядя снизу на него своими бездонными глазами, неожиданно тихим-тихим голосом, словно неуверенно, промолвила:
— Извините, но я не хочу, чтобы вы уходили!..
— Анатолий Петрович, явно не ожидавший такого поворота событий, не то, чтобы растерялся, но сразу не мог сообразить, как поступить. Спросить о причине женской просьбы было бы крайне неуместно. И он просто, ничего не говоря, словно подчиняясь воле свыше, снял лёгкую брезентовую куртку, повесил на вешалку и вслед за Марией прошёл на кухню, где, ещё до конца не осознавая, что же всё-таки произошло, молча сел на табурет, скрестив на коленях руки. Впервые в своей жизни он, уже успевший привыкнуть повелевать судьбами многих людей, не мог распорядиться собой, словно перед ним распахнулась такая светоносная, ослепительная, но неизвестная дорога, ступить на которую было необходимо, но уверенности в правильности этого пути почему-то не прибывало...
— Продолжая в душе находиться словно в подвешенном состоянии — между небом и землей, — он даже не заметил, как Мария вышла в гостиную. Но через несколько минут услышал шелест разворачиваемой простыни — и понял, что новая хозяйка стелет постель. И вдруг вопросительно подумал: “Интересно — на двоих?.. А, может, всё-таки мне предложит лечь на полу, разложив для этого какой-нибудь матрас?.” Но когда по её едва слышному зову он вошёл в комнату, одновременно являвшуюся ещё и спальней, то не без лёгкого удивления увидел разложенный диван с двумя большими пуховыми подушками, которые, видать, она привезла из родительского дома в одном из здоровенных чемоданов.
— Проснувшись на поздней заре, яркий свет которой ломился мощными золотистыми потоками в окно, он сразу не мог сообразить где находится. Но увидев свою одежду, аккуратно, по-женски, сложенную на стуле, вспомнил всё — и вчерашнюю растерянность, и разделённую, сладостную страсть ночной любви с её жаркими словами нежности, с его пылкими поцелуями, которыми он часто, с придыханием и лёгким стоном, словно страшно истосковавшийся по женскому телу, покрывал её матово светящееся в полумраке, прекрасное, немного стыдливое лицо. По шуму из кухни он понял, что Мария готовит завтрак. “Хорошо! — подумал он. — Силы подкрепить не помешает!” И вдруг чуть не вскочил на ноги, ибо понял, что она готовит именно ему и только ему! Но кому — сожителю, любовнику, а может, будущему мужу?.. А поскольку ответить на этот вопрос в тот момент он не мог, у него на душе стало так неуютно, так печально, словно вдруг попал в заколдованный круг, выйти из которого уже было не в его мужской власти. Тем не менее, надо было вставать! А главное — решать, что делать дальше, а главное — как жить!.. И, вновь надеясь на его величество Время, которое обязательно всё, как всегда, словно по команде свыше, расставит по своим местам, даст ответ на любой, даже самый, казалось бы, неразрешимый вопрос, он, поднявшись, быстро оделся. С нарочитой лёгкостью поприветствовал Марию, но, словно нашкодивший кот, стараясь прямо не смотреть ей в глаза. За завтраком больше молчали, чем говорили. Так в то утро и расстались, как будто и не встречались вообще! Но ведь чуткое сердце не обманешь, беспристрастную судьбу не переиграешь!..