Анатолий Петрович мельком взглянул на часы — они показывали без четверти десять. До начала Ысыаха времени ещё было достаточно, чтобы в праздничный день не торопиться... “Ничего себе, как быстро доехал я в этот раз до посёлка!” — удивлённо подумал он. Но взглянув на Марию, цепко державшуюся за ручку и тревожно устремившую взгляд на дорогу, ободряюще, но не без некоторого чувства вины произнёс:
— Ну вот, большую часть пути успешно преодолели, извини, чуть ли не пролетели! Дальше поплывём по реке, но недалеко, километров семь, не более! Надеюсь, ты большой воды не боишься?!
— Боюсь, не боюсь — что об этом говорить после того, как мы уже почти приехали в один из самых дальних наслегов на якутский праздник! Но коль вы считаете меня трусихой, то попрошу вас в самом деле на обратном пути вести машину поосторожней! Хорошо?
— Слушаюсь! — бодро, не раздумывая, подчинился Анатолий Петрович.
Проехав до конца улицы, он вывел свой “уазик” на довольно крутой, ближе к реке сильно выполаживающийся спуск, ведущий прямо к пристани. Она представляла собой небольшой понтонный дебаркадер с лёгкой зелёной надстройкой, на летнее время при помощи крепких, толстых канатов пришвартованный к крутому галечному берегу, с широкими деревянными сходнями, к которым были накрепко большими гвоздями приколочены дощатые сплошные перила. Моториста с лодкой Анатолий Петрович увидел сразу, едва во всю свою величественную ширь величаво открылся речной простор. Но почему-то он не сидел в лодке на одном из деревянных сидений в терпеливом ожидании районного представителя, а, развернув её кормой к берегу, возился с мотором “Вихрь”. Этот самый мощный в то время подвесной мотор был хорошо знаком Анатолию Петровичу ещё с юности, когда он, летом работая перевозчиком, снабжал продуктами и запасными частями совхозные механизированные и ручные звенья и бригады, которые вели заготовку сена для лошадей и крупного рогатого скота Нюйского отделения на отдалённых от центральной усадьбы заливных по весне островах.
Услышав шум, поднятый разлетавшейся из-под колёс во все стороны гальки, моторист выпрямился, из-под руки посмотрел на подъезжавшую машину. Он был высок, широк в плечах, белобрыс, одет в клетчатую синюю рубаху и тёмные парусиновые штаны, заправленные в сапоги с длинными и широкими голенищами, в народе называемые болотниками. На его скуластом загорелом лице васильками во ржи цвели голубые глаза, прищуренные от яркого солнечного света. Анатолий Петрович помог Марии выйти из машины, но дверцы оставил не закрытыми на ключ, ибо вполне справедливо считал себя местным, и всем в посёлке было хорошо известно его умение постоять за себя. Если шаловливые ребятишки, играющие на берегу, залезут в кабину и, так сказать, порулят, то на то они и дети, чтобы подражать взрослым... И он торопливо направился к мотористу, который, не дожидаясь, когда к нему подойдёт незнакомый человек, белозубо улыбаясь, спросил: