Смысл соревнований состоял в том, что победитель должен с места за десять произведённых подряд толчковых упражнений прыгнуть дальше всех участников соревнования! Из трёх попыток в зачёт шла самая удачная, но это совсем не говорило о возможности дать себе хоть малейшую поблажку, ибо воздух уже прогрелся до едва колыхавшегося сизого марева и вдыхался с трудом. Даже у зрителей, почти недвижно следивших за прыгунами, на лбу выступили капельки-росинки пота, а сколько же его прольют соревнующиеся, было нетрудно догадаться. По всему выходило, что решающими окажутся первые прыжки, если, конечно, удастся на них максимально настроиться, вложить в исполнение их всю духовную и физическую силу, помноженную на мастерство!
Больше двух часов длилось соревнование. Почти до самого конца результат, показанный Анатолием Петровичем в третьей попытке, оставался лучшим. Но вот парнишка-якут, шедший третьим, не самого внушительного телосложения, наоборот, даже несколько худощавый, но резвый, как бегун на короткие дистанции, прищурив и без того узкие глаза, всей грудью вдохнув горячий воздух, под подбадривающие звучные крики и хлёсткое, слившееся в волновой гул дружное хлопанье сородичей, что есть сил оттолкнувшись, произвёл последнюю попытку. При приземлении, потеряв равновесие, он упал, но несмотря на то, что результат не был объявлен судьёй, победно вскинул руки, ибо и невооруженным глазом было хорошо видно, что ему удалось приземлиться дальше всех отметин, оставленных в песчаной яме прыгавшими ранее соперниками! Тотчас с импровизированных трибун в виде брёвен и лавок к нему бросились родные и близкие и, не давая подняться, чтобы освободиться от веревочных пут, порядком натёрших ноги, стали радостно обнимать его и поздравлять с невероятным успехом! Когда, наконец, страсти сородичей улеглись, и они помогли счастливому чемпиону встать, к нему подошёл и Анатолий Петрович. Он не стал, отдавая должное заслуженной победе более удачливого соперника, высказывать искренне щедрую похвалу, а просто крепко, по- мужски, пожал потную руку парня.
Мария, оказавшаяся в одном энергетическом поле танцующих, настолько прониклась своей чуткой душой древним обрядовым действием в сопровождении нескончаемой песни олонхоуста, что ощутила прилив вдохновенных сил. Благодаря им она стала верить в будущее, которое обязательно обернётся для неё долгожданным счастьем. Но жара давала о себе знать медленно подступающей усталостью, свинцовой тяжестью наливавшей ноги. И всё равно она бы танцевала и танцевала... Но в какой-то момент ей подумалось о молодом председателе и захотелось увидеть его, быть рядом, чтобы если не добрыми словами, то участливым взглядом поддержать его. И, сомкнув руки своих соседей, она легко, как бабочка, выпорхнула из хороводного круга. Однако Анатолий Петрович настолько был увлечён зажигательным ходом соревнования, что, сколько она, вставая на носки, чтобы быть лучше видимой, ни смотрела в его сторону, как громко, стараясь своим звонким голосом перекрыть зрительский гул, ни кричала, он не видел и не слышал её! И когда стало ясно, что не ему досталась победа, скорей досада на судьбу, чем сожаление о случившемся тенью омрачило её милое лицо. Но вскоре, подбежав к Анатолию Петровичу, не спеша надевавшему рубашку, по его спокойному, всё ещё сосредоточенному взгляду, уже говорившему, что всё, мол, в порядке, я более чем доволен, вдруг почувствовала какую-то неизведанную раньше светлую теплоту в душе... И всё-таки, — вот неисправимая во веки женская любознательность! — как бы между прочим, тихим голосом, но глубоко участливо спросила: