Вернувшись в гостиную, я решила ненадолго улечься отдохнуть. Диван сегодня так и не сложила, но да и ладно, всё равно скоро вечер уже. Я свернула одеяло и поправила подушки, и вдруг почувствовала под одной из них какой-то листок. Вытащила его и обомлела. Это был рисованный карандашом рисунок, очень красивый, на котором была изображена я — спящая, с разбросанными по подушке волосами и немного приоткрытыми губами. Одна рука закинута за голову, а вторая покоится на груди. Одеяло сползло до самых бёдер, открывая взгляду лисят, изображённых на моей пижаме. Маленький серебряный крестик сполз на цепочке на подушку. Лицо нахмуренное, мне явно что-то снилось, когда Роман… рисовал меня.
При мысли, что он проснулся раньше и наблюдал, как я сплю, щёки потеплели, а потом и вовсе разгорелись, когда я представила, как в длинных пальцах зажат карандаш, вырисовывающий мои ресницы, губы и немного оголившееся плечо, как взгляд парня скользит по мне, запоминая детали и перенося их на бумагу.
27
Роман.
Охренеть. Я почти сутки пробыл с женщиной. Но так ни разу за это время и не побывал в женщине.
О том, что у меня начинает рвать крышу от рыжей ведьмы, я понял не сразу. Нет, она, конечно, офигенная. И уже в первый день, как пришла в «Ситистрой» я понял, что спокойно работать с ней не смогу, рано или поздно мне захочется попробовать эту лису на вкус. Но я и понятия не имел, что захочу её так сильно — до дрожи в пальцах и слюнях по колено.
Мне ещё в школе хотелось заткнуть её дерзкий рот каким-нибудь более полезным делом. Немного худая, вредная и сильно умная, что жутко бесило и возбуждало одновременно. Такой была в школе, такой осталась и сейчас. Только что формы стали женственнее. А так та же Ирландо — девочка-энциклопедия, красивая как картинка и краснеющая до самых корней волос от слова член. Если, конечно, это не многочлен как алгебраическое понятие.
О том, что влечение неизбежно я понял, когда мы были на объекте. Она тогда подошла к окну, как-то непринуждённо прогнулась, опёршись на подоконник, а ветер подхватил её огненные локоны и разметал по плечам. Уже тогда мой товарищ в штанах вынес приговор. А потом были посиделки у Лекса и его Снежинки, где острый язычок Ирландо только подначивал моё решение сделать её рано или поздно своей.
Но гораздо хуже стало вчера на этом долбанном корпоративе. Степанова явилась в своём синем платье словно королева. Я весь вечер пялился, все глаза проглядел. Даже не помню сейчас, о чём говорил с матерью за столом.
— Ты чего-то кислый, Ромыч, — Белый всё просёк и изложил подозрения, едва мы вышли покурить, пока отец толкал очередную речь. — Алина не даёт?