— Ой, я лучше пойду. — Влад почувствовал, как хочется просто психануть. Не слушать, развернуться и уйти. Хлопнуть дверью и оставить все эти грязные секреты там, где им место — в братской могиле чужой памяти.
Он не хотел слушать, слышать, знать… возможно потому что где-то в глубине души догадывался, и сам прокручивал варианты того, что могла сказать ему Цири? Влад резко развернулся, плюнув на то, что это с его стороны невежливо и бестактно.
И уже сделал несколько шагов по пути к двери, когда тихие слова Цири врезались ему в спину.
Жестокие, грубые, беспощадные. И такие же правдивые, как сама эта рыжеволосая девчонка.
Влад проникся ею с первого взгляда, если Нелли доверяет Цири, то и он начал доверять сразу, со старта. Да и глядя на Цири становилось понятно — она не умеет и не будет врать. Это выше ее достоинства.
Ее слова проникли в самое его сердце, отравляя его невидимым ядом. И на мгновение Влад почувствовал себя так, словно кто-то кулаком всадил ему в солнечное сплетение, лишая дыхания.
— Влад, постой. Ты должен знать. Ребенок Нелли — не от тебя. Слышишь? Малыш — не твой. У меня есть доказательства. Сто процентные доказательства. И я готова предоставить их тебе.
Мир не перевернулся. Не взорвался. Вот только дыхание, почему-то так и не восстанавливалось.
Влад медленно, слишком медленно повернулся на сто восемьдесят градусов, чувствуя себя, как второсортный актер в плохом кино. Так все фальшиво звучал — и голос Цири, и его собственные слова, хриплые и сдавленные, будто у него отняли не только веру в Нелли, но и саму жизнь.
— И кто же, тогда, отец ребенка? Что говорят твои доказательства? — Мир плыл перед глазами. Влад крепко сжал кулаки, чувствуя, что сейчас сорвется. Слетит с катушек. И просто пробьет кулаком эту чертову деревянную стену в доме… Нелли.
Не его девушки, не матери его будущего ребенка. Теперь уже просто… Нелли. Но он пока держался, глотая урывками воздух, и пытаясь сфокусировать взгляд на рыжих кудряшках Цири. Все что угодно, только бы не смотреть ей в глаза.
Ах, нет, случайно заглянул! И увидел в них самое страшное — раскаяние и… жалость. Господи, самое страшное наказание, когда его жалеют.
Это самое большое унижение, которое можно только представить для мужчины.
Влад не верил в Бога. Но в этот момент он отчаянно молился.
«Господи, только не произноси это имя. Пусть будет кто угодно, только не…»
Цири долго молчала, прежде чем назвать имя. Так, словно прочитала его мысли, и сейчас смеялась мысленно: «что, Влад? Молишься? Забудь! Молитвы для тебя не работают. Это же ты, разве ты забыл, как много часов подряд ты провел в больничном покое, молясь за Свету и вашего ребенка? Небо забрало их у тебя. С чего ты взял, что Небо отдаст тебе этого малыша?»