— Нет! Я ни за что не стану этого делать! Так неправильно, неправильно.
Он легко поднялся со стула, не отрывая взгляда от меня, сделал шаг ко мне, и я, завороженная, не сумела отступить.
— А что правильно, мышка? Ты знаешь? — я ощущаю дыхание на своем лице, шее, ниже. Дрожу всем телом, но не могу совершить ни единого движения. — Ты меня выводишь из себя, мышка, а я держу тебя рядом. Знаешь, почему?
Я промолчала, а он и не ждал ответа — продолжил:
— Скоро узнаешь. А завтра мы подпишем еще один контракт, мышонок, — его длинные пальцы слегка проводят по ключицам, скользят в вырез блузки, вызывая мурашки и жар по всему телу.
Контракт?! Для него все так легко — поставил подпись на каких-то бумагах и дело решено. А как же моя душа? Ее боль не заглушит его подпись, никакая юридическая сила документов и деньги.
— И завтра же приступим к… — Воскресенский ухмыльнулся, — к его исполнению.
Меня снова трясет. Я бессильна перед его прикосновениями к груди, к шее. И когда его губы скользят по подбородку и щеке, я вообще чуть ли не падаю — ноги не держат, стали будто ватными, а тело, которое уже один раз познало возможности Дмитрия Сергеевича, пылает, требуя его. Того, кто мной играется.
— Мне нравится твоя реакция, мышка, — я слышу его порывыстое дыхание рядом с моим ушком. — Хочешь почувствовать, насколько?
И Дмитрий Сергеевич делает одну возмутительнейшую вещь — берет мою дражающую ладонь, поглаживает запястье и медленно кладет на свою ширинку.
О, господи! Я рывком выдыхаю ставший вязким воздух и, собрав все свои силы, пытаюсь отстраниться. Лишь пытаюсь, потому что ничего не выходит. Он только второй рукой крепче прижимает к своему стальному телу.
— Не надо! — испуганно пролепетала я.
У него ТАМ все твердо, напряженно и ЭТОГО так много, что я пугаюсь сильнее. То есть он большой…
— Вроде как я слышала о том, что теперь медицина пошла вперед и присутствие хм… отца не обязательно, — быстро начала я, пока моя ладонь… Боже. Он ею…
— Непорочное зачатие? — Вознесенский остановился, отпустил меня и, склонившись к моим губам, безмерно "обрадовал": — Мышка, у нас оно будет самое что ни на есть порочное.
Но не успела я возмутился, как его он накрыл мой рот жестким, собственническим поцелуем. Каждое его движение говорило — я его и это уже не изменить. Поцелуй-метка. Поцелуй-обещание. Вкусный и сладкий в своей горечи.
Не могу представить, чем бы все закончилось, если бы не раздался звонок в дверь. Дымка наваждения спала и пришло осознание того, с кем я и что вообще творю. Сама обнимаю того, кто играет в меня, целую в ответ.