- Да? – недовольно ответил в трубку.
- Ой Артурушка, ну чего ты так кричишь-то? Напугал старика…
- Георгий Петрович? – Смольнов с негодованием услышал, как сел его голос, став вдруг хриплым и будто бы просящим.
- А то кто же, мой мальчик, а то кто же… ну как у вас успехи? Как Никушка?
«Что же тебе всё надо, черт старый?!»
- Все по-прежнему, никаких улучшений, -как можно более спокойно ответил Артур, и все равно был уверен, что старик ему не поверит.
- Ну-ну… а я знаешь, сегодня только ей звонил, интересовался здоровьем. И смотри-ка, один в один то же, что и ты говорит, бедняжка.
«Сволочь поганая!»
- Да вы что?!
- А она что же, не сказал тебе? Так ты не ругай нашу девочку, я очень уж просил тебе не говорить о моём звонке…
«Что же ты от меня хочешь?! Поиздеваться решил? Помучить?»
- А ты ей рассказывал что-нибудь? – мерзко хихикая спросил Азаров.
- Например? – голос Артура совсем охрип, его начинала бить крупная дрожь и, казалось, что сейчас, вот-вот уже сейчас он, как последний трус громко заклацает зубами.
- Ну как же… например нашу ма-а-аленькую тайну.
- Что вы от меня хотите? - наконец не выдержал Артур, - Что хотите от меня услышать?
- Да, собственно, ничего, - старик больше не смеялся. Голос тал твердым, словно камень. – Пока ничего, - добавил он.
Немного помолчал и, причмокивая (видно что-то жрал во время разговора), закончил:
- Просто не хочу, чтобы тебе жизнь малиной казалась.
В трубке раздались короткие гудки, Смольнов некоторое время в полной прострации смотрел на нее и тут… его сорвало. Крышу сорвало и понесло…
Первым в стену летит телефон и, жалобно пикнув на прощание, разваливается на внутренности. Артур переворачивает диван, и тот падает на один бок и так и остаётся сиротливо лежать, неприлично обнажив дно миру. Ногой разбивает экран телевизора и тот с грохотом летит на пол, покрываясь одной сплошной сеткой трещин. Дорогой китайской вазе много не надо. Она с одного удара улетает в нокдаун и умирает навсегда, разлетевшись на множество осколков по всей гостиной.
В гостиной переворачивать уже совсем нечего, и Артур, словно сомнамбула перемещается на кухню.
Удар и вот уже стекло дорого итальянского шкафа разлетается по дизайнерской плитке и Артур видит, как по руке стекает ярко-красная кровь.
Когда последний осколочек, будто в замедленной съемке упал на пол, Артур удивленно посмотрел на окровавленную руку и сморщившись, будто застыл. Взгляд отупел, уткнувшись в одну точку.
Боль отрезвляет, отупляет. Заставляет думать только о себе и, собственно, о ней. И приносит некоторое облегчение.