«Но что же делать?» — опечалилась Идда.
«Рири скорбела, — сказал Маак, поднимая застывшую слезу. — И вот ее скорбь. В этой скорби ее Сила: ярость битвы за правое дело. Там и моя скорбь, и моя Сила: Сила справедливости: не должно гибнуть невинным!»
«Тогда прими и мою скорбь, — протянула ладонь Идда. — Силу жизни».
Мягким светом налилась слеза, напитавшись ее силой.
«Тогда прими и мою скорбь, — склонил голову Никан. — И мою Силу: Силу света».
Омыл он слезу холодным светом лун и горячим лучом солнца.
Раскрылась слеза невиданным цветком в его ладонях. Тогда призвали Создатели первосвященика, рассказали о скорбях и отдали ему Цветок Скорби, омытый в крови его, велев наставлять смертных. Прожил он тысячу двести лет, неустанно наставляя непосвященных в любви к Создателям.
Но не все преисполнились благости Создателей. Были и черные души, одаренные Цветком Скорби по безмерной доброте избранного первосвященника. Они решили открыть врата Бездны Безымянной и выпустить в мир хаос, чтобы жить вечно. На вечное проклятье осужденный убил избранного первосвящнника и выкрал Ключ Рири из храма Создателей. Но не хватило ему сил справиться с мощью крови вечной воительницы Рири. Черным пламенем сгорел он, лишь коснувшись Врат Бездны.
Увидел это Никан и безмерно опечалился, ибо предвидел, что станет с миром, если откроет смертный проклятые врата. Он поднял ключ Рири, разбил его на тысячу осколков и развеял по миру.
И вскрикнул Маак, глядя, как рассыпается его связь с любимой женой. С болью сказал он брату своему:
«Ради этого мира она ушла, а теперь ради него же ты уничтожил то единственное, что могло вернуть ее назад!»
И отвернулся он от народа, отплатившего злом за его милосердие. Надолго воцарились безвластие и мор на континенте, ставшем зваться Черным за свою неблагодарность.
Лишь через триста лет умолила Идда брата своего сменить гнев на милость и простить недостойных. А жившие в веках первосвященники поклялись хранить тайну Цветка Скорби, чтобы не возжелал вечной жизни другой обладатель черной души…»
«Более бредовую историю сложно себе представить, — бормотала я, расхаживая из угла в угол и то и дело поглядывая на тонкую книжицу, скромно лежавшую между белакскими «Достижениями зельеварения» и неведомо какими путями попавшим ко мне старым журналом мод. — Чушь! Сказки!»
Но что-то мне подсказывало, что не все так просто со странной рукописью. Между совершенно фантастическими деталями, вроде прожившего тысячу двести лет чернака-первосвященника или Создателей, сотворивших для каждого жителя Черного континента индивидуальный амулет, попадались и соответствия с нынешней историей. Те же триста лет смуты и неизвестного происхождения мора, едва не выкосившие жизнь на Черном континенте, не один раз упоминались в древних рукописях. Да и старое Троллье плато вполне подходило под описание места битвы Рири и Безымянной. Там до сих пор ничего не растет и никто не селится.